Горькая правда состояла в том, что я не могла опровергнуть первое обвинение. Все остальное было весьма спорным. Проиграть же вопрос с наркотой автоматически означало потерю Алекса. В чьих бы руках ни находился ребенок, закон был на их стороне.

Что могло быть для меня важнее в этот момент? Для чего мне теперь жить? Пусть уж лучше меня казнят.

Возможно, подобные мысли покажутся слишком мрачными. Но если ты находишься в карцере, а время — два часа ночи, у тебя пропадает молоко, и весь мир считает тебя виновной во всех смертных грехах, какой уж тут может быть оптимизм.

Я едва шевельнулась, когда включился верхний свет. Наступило шесть часов. Я сразу же поднялась, словно в моей комнате вдруг запустили фейерверк, и сердце гулко заколотилось в груди. Я подошла к двери и подождала, пока подойдет охранник: в это время они часто проходили мимо моей камеры.

— Эй, ребята, знаете, у меня ведь сегодня суд, верно? — сказала я.

— Знаем, Баррик, — ответил тот. — Попозже мы за тобой зайдем.

Я слишком нервничала, чтобы съесть завтрак, который, впрочем, и без того выглядел не особо аппетитно… Вскоре после того, как поднос забрали, явились два сотрудника этого заведения. Под их конвоем я в итоге была передана в руки двух заместителей шерифа, которые и отвезли меня в здание суда.

Когда меня привели в камеру предварительного содержания, смежную с залом заседаний, я с удивлением обнаружила, что на спинке койки висит платье — скорее всего, оно оказалось здесь стараниями мистера Ханиуэлла. Это было то самое платье, в котором я якобы выглядела как Кейт Миддлтон, и оно, насколько я помню, ему очень понравилось. Рядом в пластиковом пакете лежали туфли на каблуках. Интересно, как он попал в мой дом, чтобы забрать все это?

К платью оказался пришпилен конверт с моим именем. Внутри его я обнаружила копию старого фотоснимка. На нем была изображена молодая пара, мужчина и женщина, явно влюбленные друг в друга. Судя по прическам и одежде — не говоря уже о блеклых цветах — я бы сказала, что снимок этот был сделан где-то в 1975 году. Я почти слышала звуки — «Лихорадки субботнего вечера»[32] на заднем плане.

Присмотревшись, я сделала маленькое открытие. Броско выглядевшим молодым человеком на фотографии оказался мистер Ханиуэлл: был он намного моложе, гораздо стройнее, значительно менее сутулый и довольно суровый. На нем была рубашка с широким воротником и клетчатый костюм, что придавало ему весьма импозантный вид. Глаза были ясными, под ними не было и тени мешков. Взгляд этих глаз, казалось, просто пронизывал насквозь.

Короче говоря, он был красив. Более того, он был счастлив.

И я сразу поняла почему. Достаточно было взглянуть на то, как стоявшая рядом женщина смотрела на него. Она явно обожала его, это можно было сказать, не раздумывая. Любой мужчина, на которого женщина бросала хоть один подобный взгляд, наверняка захотел бы оказаться на месте мистера Ханиуэлла.

Была она его подружкой или…?

А вот и нет, она была его женой. У обоих на пальцах были обручальные кольца.

Я повнимательнее всмотрелась в снимок. Темные волосы, подстриженные почти как у меня. Темные глаза, тоже очень напоминающие мои. Сложена стройно, как и я. Она была одета в платье с поясом, сильно напоминавшее мое, но сшитое по моде сорокалетней давности.