— Э, тормози, да? — остановили они Аслана. — Ты кто, в натуре?

— Я друг Магомеда. Надо поговорить.

— Не видишь, Магомед занят, с людьми разговаривает…

Бандиты пригляделись к нему, один подошел вплотную.

— Чо-то ты не похож на друга Магомеда… дохлый такой. На качалку не бывает?

Аслан посмотрел в глаза бандита, потом повернулся и пошел прочь.

Ему все-таки удалось выцепить своего старого друга — он увидел Магомеда в том же самом клубе «Двадцать шесть» несколько дней спустя. Надо сказать, что Магомед поднялся. На Кавказе статус определяется по машине, и если раньше Магомед ездил на подержанной «БМВ» — «пятерке», то теперь у него был белый «Порш Кайен». Тоже подержанный — но это уже уровень как минимум бригадира…

Магомед сидел с какими-то людьми… с телками… надо сказать, что дагестанская молодежь была религиозна в основном на словах, а на деле же даже ваххабитские главари постоянно таскали в лес «невест», пускали их по кругу. А девицы, те, которые постят в джихадистских форумах, не раз прокалывались на том, что выезжали в страны Персидского залива заниматься проституцией. Легальные, что примечательно, муллы, духовные авторитеты разъясняли молодежи, той самой, что после второго раката прямо посреди намаза встает и уходит[6], что никях[7] — это помолвка с обязательным участием родителей, а не тайная и поспешная случка в лесу, на подстеленной куртке или в машине. Молодежь ничего не слушала. Она верила, что сможет сделать жизнь лучше и чище. Брала из ислама только то, что ее устраивало. Не слушала старших. И знала, что главное — это борьба…

Непрекращающаяся…

Итак, Магомед сидел с джамаатом и с телками, и похоже было, что они уже пили харам, и телки смеялись, и понятно было, что дамы эти — поведения нетяжелого и против не будут. И все было ништяк, но Аслан подошел к столу и сказал:

— Магомед, нам надо поговорить.

Магомед повернулся, хлопнул в ладоши:

— Братва, это Аслан! Самый честный человек в Махачкале. Он в жизни взяток не брал, клянусь Аллахом. И самый храбрый. Он с ментами был, я по ним из винтовки шмалял, менты попрятались, а он как стоял, так и стоит, за родные слова отвечаю…

— Да гонево, — усомнился еще один. У него было вытянутое, лошадиное лицо и короткая бородка без усов, которая его только портила, делая еще длиннее.

— Клянусь Аллахом! Ты что, в моей клятве сомневаешься?

— Да нет, брат…

— Пусть сядет за стол, кишканет! — сказал еще один. — У него, наверное, и денег особо тоже нету, раз такой честный.

— Пусть в Ахач-аул[8] валит… — не согласился другой.

— Эй, Мага, своим ротом нормально говори, да? — вдруг сухо сказал Магомед. — С гор спустился, так научись себя вести! Рога выключи!

— Не обессудь, Магомед, в мыслях не было… — сказал струхнувший парень.

— Надо поговорить

Магомед показал на стул.

— Садись. Ешь. Говори. Это мои братья, у меня от них секретов нет.

Аслан сел на стул, ему налили и пододвинули тарелку с мясным, но он не обратил на нее внимания.

— Что это было, Магомед?

— Ты о чем?

— Я о заправке. Зачем это? Ты знаешь, что там один парень в больнице умер?

— А, ты за те движения. Это ногайские на нас выскочили, рамсят не по делу. Ништяк, мы их конкретно выстегнули