Оглушительно громыхнуло орудие номер один. Тяжелый снаряд унесся в сторону крепостной цитадели. Если бы он попал туда, куда должен был, старым кирпичным казармам досталось бы весьма серьезно. Но ствол, выдержавший всего-то сорок два выстрела, оказался уже изрядно разношенным, и снаряд ухнул примерно в полусотне метров от цели, в крепостной двор.

Выслушав очередной доклад от наблюдателя, Махов ткнул карандашом в крупномасштабную план-карту крепости, обозначая попадание, вывел сноску, поставил номер выстрела и буркнул:

– Если так пойдет и дальше, то мы выкопаем панам шикарный пруд. Останется только гусей запустить…

Он взглянул через плечо на командиров и красноармейцев расчета второго орудия, которые, хэкая от натуги, заряжали пятидесятикилограммовый снаряд. Вот они затолкали в камору гильзу с половинным зарядом, и лейтенант Поселянин, сияя словно новенький пятиалтынный, подбежал с докладом.

– Орудие готово к стрельбе, товарищ майор!

Махов повернулся и несколько секунд мерял Поселянина тем злым взглядом, каким умный человек смотрит на исполнительного дурака.

– Данные в журнал занесли? – спросил он больше для порядка, так как прекрасно видел, как лейтенант чирикал что-то карандашом в толстой тетради.

– Так точно, товарищ майор! – еще радостнее заорал Поселянин.

Махов прикинул в уме отклонения разрывов и скомандовал:

– Изменить наводку на одну тысячную вправо. Прицел прежний.

Поселянин откозырял и умчался к орудию. Тут подошел командир первого орудия старший лейтенант Геллерман. Он спокойно доложил о готовности к выстрелу и с какой-то ленцой в голосе добавил:

– Товарищ майор, ствол изнашивается чересчур быстро. Снаряды ложатся – черт знает как. Может, изменим прицел?

Махов хмыкнул и спросил Геллермана:

– Думаешь, поможет, Миша?

Геллерман ухмыльнулся:

– Ни хрена, – сообщил он. – Просто… неохота в белый свет как в копеечку пулять.

– Ну, попробуй, – разрешил Махов. – Прикинь там, как лучше будет, и меняй.

Майор очень уважал своего старлея за блестящее знание математики, умение производить в уме сложнейшие вычисления быстрее, чем любой арифмометр, и вообще – за светлую голову. Невзирая на то что большего матерщинника, чем Геллерман, не то что в полку, а во всей артиллерии РГК надо было еще поискать. Без особой надежды на успех. В спокойной обстановке Михаил использовал мат просто для связи слов, искренне полагая, что на каждые три цензурных слова в среднем должно приходиться хотя бы одно бранное, а в условиях, близких к боевым, загибал такое, что приседали артиллерийские битюги и краснели даже гусеничные тягачи…

– Ты куда стреляешь? – рявкнули сзади, и Махов круто повернулся.

На позицию прибыл исполняющий обязанности начарта 1-й стрелковой майор Кошелев, который теперь стоял перед комбатом, пылая праведным гневом и нервно ломая пальцы.

Махов начал было докладывать, но и. о. начарта оборвал его.

– Ты куда, мать твою, бьешь?! – повторил он. – Впустую снаряды жжешь?! Вредительствуешь?!

– Орудия экспериментальные, – пожал плечами майор. – Разброс чудовищный, вот и…

– Разброс-барбос, – скривился Кошелев. – Не надо мне мозги полоскать: вчера нормально били, куда надо попадали, а теперь у них, видите ли, «разброс»…