Пан Скшетуский еще ранее отдал отчет в своем посольстве, причем передал все, что слышал о Хмельницком и его бегстве. Князь распорядился двинуть несколько полков к Кудаку, но вообще придавал мало значения всему этому делу. И так как ничто, казалось, не угрожало спокойствию и могуществу Заднепровского княжества, в Лубнах начались пиршества и увеселения, отчасти по поводу пребывания валашского посла, отчасти благодаря сватовству панов Бодзинского и Ляссоты, которые получили уже благоприятный ответ от князя и княгини Гризельды.

Только один бедный Володыевский испытывал невыразимые муки, а когда Скшетуский пробовал утешать его, он уныло отвечал:

— Тебе хорошо; ты знаешь, что Ануся не минует твоих рук. С каким чувством она вспоминала тут о тебе во время твоего отсутствия! Сначала я думал, что она только хотела подразнить Быховца, но теперь вижу совсем другое.

— Что мне Ануся! Возвратись к ней — не возражаю, но о княжне Анне и думать перестань. Это все равно, что думать о том, как бы прикрыть шапкою феникса в его гнезде.

— Знаю я, что она феникс… Кажется, мне придется умереть с горя.

— И жив будешь, и влюбишься сейчас же вновь, только, пожалуйста, не в княжну Барбару, а то и ее у тебя какой-нибудь воеводич из-под носа похитит.

— Разве сердце — раб, которому можно давать приказания? Разве глазам запретишь любоваться чудным образом княжны Барбары, которая способна пробудить чувства даже в диком звере?

— Вот черт! — воскликнул пан Скшетуский. — Ты, кажется, и без моей помощи утешишься! Но я все-таки повторяю тебе: возвратись к Анусе, с моей стороны никакого препятствия не будет.

А Ануся, на самом деле, вовсе не думала о Володыевском. Ее сильно задело за живое равнодушие пана Скшетуского, который, после полугодовой разлуки, почти ни разу не взглянул на нее. По вечерам, когда князь со своими офицерами приходил в гостиную, Ануся выглядывала из-за плеча княгини (княгиня была высокого роста) и пристально вглядывалась своими черными глазками в лицо наместника, стараясь прочитать на нем объяснение непонятной для нее загадки. Но мысли Скшетуского блуждали в другой стороне, а если вдруг его взгляд падал на Анусю, то взор был такой холодный и равнодушный, как будто бы он видит ее в первый раз.

— Что с ним случилось? — спрашивала у самой себя избалованная любимица двора и, гневно топая крохотной ножкой, клялась, что разузнает, в чем дело. На самом деле она вовсе не любила Скшетуского, но, привыкшая к победам, не могла допустить мысли, что на нее не обращают внимания, и готова была сама влюбиться в оскорбителя.

Однажды, торопясь исполнить какое-то приказание княгини, она наткнулась на Скшетуского. Она налетела на него, как буря, чуть не свалила с ног и, внезапно попятившись, вскрикнула:

— Ах, как я испугалась! Здравствуйте, пан Скшетуский!

— Добрый день, панна Анна! Разве уж я такое чудовище, что мог перепугать вас?

Девушка опустила глаза и с притворным замешательством сказала:

— О, нет, нет! Уверяю вас…

Она посмотрела на поручика н опять опустила глаза.

— За что вы обижаетесь на меня?