– Прикрой, – сказал я Мире.

И она не стала колебаться.

Развела руки – и поставила комбинацию из Эйваза, Перта и Кано, выстроившую щит перед нами. Незнакомый мне щит, но, как ни странно, Эмир одобрительно кивнул, глядя на вспыхнувшие руны. Кивнул и воскликнул:

– Не…

Мира россыпью метнула в гвардейцев Турс – крошечными стрелами силы, бесследно канувшими в поставленном Эмиром щите. А гвардейцы ответили залпом стрел.

– …стрелять! – запоздало закончил Эмир.

Арбалетные болты ударили в наш магический щит – и отразились от него языками пламени. Почему-то щит, поставленный Эмиром, их не отразил, несмотря на всё вложенное в него время.

Я видел это краем глаза, как в отражении, потому что сам я выстраивал руну переноса – но что-то странное происходило то ли со мной, то ли с рунами. Райдо возникала легко, а вот Наудиз плясала и рушила руну Пути, всё было нестабильно, нескладно, получалась не то руна Пожелания Неудачи в Дороге, не то глупая детская шуточная руна Добеги-ка-до-уборной, но никак не та могучая руна, которую я дважды применил за эти дни без всяких проблем…

Гвардейцы, объятые огнём, падали на мостовую. И оставались лежать – совершенно беззвучно и неподвижно. Полицейские попятились. Им никто не говорил, что они попадут в эпицентр смертоносной магии.

– Милая, ты полна сюрпризов! – воскликнул Эмир. – Но это чересчур!

Он протянул к нам руки – и перед ним вспыхнула такая затейливая руна, что я даже не уловил всех деталей. Сколько там было основных знаков? Четыре? Пять? Или даже шесть?

Мира вскрикнула, и я почувствовал, как из неё в щит потекло время – грубо, отчаянно удерживая то, что рвалось сейчас к нам от Эмира, от бывшего регулятора Эмира. Она тоже не понимала, какое волшебство нас атакует, и удерживала его на чистой силе, на Исазе и Турсе, сжигая месяцы в секунду… нет, ох, даже не месяцы… Эмир иссыхал на глазах, съёживался, волосы у него поседели и стали клоками выпадать из головы, его перекосило, один глаз закрылся, левая рука повисла, но правая упорно держала атакующую руну…

И только в этот миг, охваченный паникой, я вколотил в руну переноса три года – и мы исчезли.

Чтобы появиться на постаменте памятника на площади Великой Любви. У меня не было времени придумывать другую точку, нам надо было удирать.

На площади было полно народа – выступали циркачи, карлики-жонглёры, может быть, те самые, из цирка, знакомые Миры. Они подбрасывали в воздух острые кинжалы и горящие факелы, ловко их ловили и дразнили зрителей, предлагая выйти и посостязаться с ними. Зрители веселились и аплодировали.

Именно это нас и спасло – никто не смотрел вверх, на памятник.

– Мира… – я схватил её за локоть.

Волшебница медленно повернулась ко мне. И тихо спросила:

– Ну… всё плохо?

Ей было лет двадцать пять. Или тридцать. Наверное, тридцать.

То есть она не была старой, конечно. Она была в самом расцвете сил. Зрелая женщина, высокая и красивая.

Совсем не та юная страстная Мира, с которой мы этой ночью полюбили друг друга.

– Всё хорошо, – сказал я, чуть не плача. – Всё хорошо, Мира. Ты красавица. Ты не старая. Всё хорошо. Мы сбежали.