– Тетенька! – постучала я ногтем в треснутое стекло. – А, тетенька!

– Кошка драная тебе тетенька, – ответила охранница, не задумываясь, – чего надо?

– Где у вас здесь начальство какое-нибудь сидит?

– Начальство, оно пока еще не сидит, – недовольным голосом ответила вохровка, – хотя и надо бы посадить. Начальство – оно небось где-нибудь на Кипре отдыхает.

– Что, все-таки никого из руководства на комбинате нет?

– Ну почему никого, – сторожиха потянулась к чайнику, который начал наконец подавать признаки жизни, – Никита Андреевич здесь.

– Кто это – Никита Андреевич? – поинтересовалась я, убедившись, что охранница посчитала наш разговор завершенным.

Тетка удивленно подняла глаза, увидела, что я все еще не ушла, и нехотя ответила:

– Известно кто, замдиректора Козодоев.

– Вот как? – я почувствовала, что кровь прилила к моим щекам, а сердце взволнованно забилось.

Значит, это все-таки Никита Козодоев! Козодоевых, конечно, на свете много, но Никита… да еще кажется, он поступил тогда в Технологический институт, значит, по профессии химик…

– Вот как! – повторила я, взяв себя в руки. – А где бы его найти, Никиту Андреевича?

– Да где же ты его найдешь? – в сердцах ответила тетка, вконец рассерженная моей настырностью. – Нешто он в кабинете сидит? Бегает где-нибудь по цехам.

Пока я шла по заляпанному грязью двору к проходной главного здания, в душе у меня расцветали воспоминания.

Не могу сказать, что Никита Козодоев был моей первой любовью – в первый раз я влюбилась лет в семь в соседа по даче. Ему было тринадцать, и он отлично ездил на скейтборде, – так вот, Никита, конечно, не был моей первой любовью, но слез я пролила из-за него немало. Он был старше меня на два года, и, когда по телевизору в очередной раз показывали итальянский сериал про храброго и неподкупного комиссара Катанью, я вдруг прозрела: да комиссар же – вылитый Никита Козодоев! Те же темные волосы, тот же поворот головы, та же чуть мрачноватая улыбка…

К утру я поняла, что влюбилась в Козодоева.

Незачем вам объяснять, как относятся взрослые солидные учащиеся выпускных классов к девятиклашкам. Никак они к ним не относятся, они их просто не замечают. Тем более такую малопривлекательную личность, как я.

Очевидно, все же какую-то роль сыграли мамулины гены, потому что прежде чем начать вертеться перед Никитой и его приятелями на переменах, я поглядела на себя со стороны и поняла с грустью, что это может привести только к тому, что вся школа начнет надо мной насмехаться. Терпеть насмешки я была не намерена, поэтому пораскинула мозгами и вступила в «Научное ученическое общество имени Леонардо да Винчи», где Никита был активным членом и даже один год занимал почетное председательское место.

Никита обожал химию и собирался поступать в Техноложку. Тут мне ничего не светило, потому что к естественным наукам я испытывала не то чтобы отвращение, но устойчивую неприязнь, и получать двойки не позволяло мне только сильно развитое мамулей чувство долга.

В нашем школьном обществе была немногочисленная историческая секция. Я приткнулась туда, выбрала тему по русской истории «Борис Годунов и царевич Дмитрий» и надолго застряла в библиотеках.