— Остается в живых? — спросила я дрогнувшим голосом.

Лил беспечно махнула рукой, ойкнула, уставилась на несколько вырванных волос.

— Всякое бывает, — наконец сказала она. — Не думай, что законы свободного народа жестоки. Волк может признать свое поражение, и никто ничего ему не сделает. Вот только признавать поражение наши мужчины не умеют.

На миг ее голос стал серьезным, затем снова повеселел.

— Из ста шестидесяти остается, стало быть, шестнадцать, — прощебетала она. — Они бьются парами, затем победители в этих парах снова выходят на площадь и бьются уже между собой.

— Они к тому времени должны быть сильно уставшими, — с сомнением в голосе пробормотала я.

Лил закивала:

— А как же! Нам-то нужен сильнейший!

Ее щеки заалели, губы приоткрылись, и Лил нежно заворковала. Я даже заморгала, не думала, что хрипловатый голос волчицы способен на такие нежные нотки.

— Самый выносливый! Неутомимый…

Я продолжала хлопать ресницами, лихорадочно думая о последнем, ею сказанном, а также о том, чем это бесценное в ее глазах качество чревато лично для меня, словом, о том, о чем порядочная леди, да и просто леди, думать никак не может.

Первый этап боев длился до полудня. Стоило солнцу начать клониться к закату и понемногу набухать краснотой, Лил торжественно возвестила, что начинается второй этап.

Нам принесли жареное мясо, несколько плоских лепешек, нарезанные желтые и оранжевые овощи. Совсем молоденькие волчицы, прямо девочки-подростки, рыженькая и светленькая, с короткой мальчишеской стрижкой, прямо ели меня глазами с некоторой долей зависти и восторга.

Мне кусок в горло не полез, но Лил это не огорчило. Заявив, что, когда нервничает, у нее просыпается зверский аппетит, молодая волчица умяла и мою порцию. В последний момент спохватилась и протянула мне разрезанный вдоль желтый овощ.

Я задумчиво откусила, не почувствовав вкуса, и не успела прожевать, как в шатер вошла Вилла, а с ней еще четыре женщины, разные по масти, одинаковые по стати, с прямыми спинами, с гордо поднятыми головами.

— Лирей! — торжественно возвестила Вилла, словно глашатай на площади. — Твое право не присутствовать на ранних этапах боев, но на завершающем ты быть обязана.

Я настойчиво, прямо с жаром, возразила, что я никому ничем не обязана и тем более не обязана участвовать во всем этом.

Женщины морщили лбы, хмурили брови, пытались что-то патетически восклицать, чтобы вразумить меня, точь-в-точь гранд-дамы на приеме в замке Ньюэйгрин или на балу в королевском дворце… только практически голые, в коротких кожаных юбках и звериных шкурах, наброшенных на плечи. Оружия в Священных землях никто не носит.

Но Вилла и Лил, которые знали меня лучше, не стали тратить время на патетику, а просто подхватили под руки и, слегка пригладив волосы, буквально вынесли из шатра.

И тут же пространство взорвалось приветственными криками, воем, улюлюканьем, визгом и просто воплями.

Оказавшись под сотнями пристальных глаз, я задергалась и в полный голос потребовала, чтобы меня поставили на ноги и дали идти самой. Все равно в этом гаме можно было хоть орать, никто ничего не разберет.