– Придут, жди, – и Кирилл, нагнувшись, стал подводить оглоблю под березовый пень.

А Огневу показалось, что между оглоблей и Кириллом есть что-то общее. Что – он не мог сразу разгадать и, поднимаясь в гору, подумал:

«Какой еще мужик в Кирьке сидит».

От своего двора Егор Степанович Чухляв мел сор.

– Что? У ерманца был? – спросил он Степана и сморщил лицо. – Ерманите всё.

Огнев ничего не ответил.

«Какая разница между этим кротом и Кирькой? – думал он, шагая к своей избе. – А может, и прав Кирька? – и тут же на минутку и у него закралось сомнение. – А может, и правда – я не за ту лямку тяну?»

Несколько дней тому назад его вызвали в уездный комитет партии, предлагали стать во главе земельного отдела. Он решительно отказался. Может быть, напрасно отказался? Глянув на свою перекошенную избу, он тут же представил себе чистенькую квартирку в городе, письменный, с зеленым сукном, стол в земельном отделе… в городском наряде Стешку, и тут же перед ним расхлестнулось Широкое – с горбатыми избами, мужики ощеренные, готовые кинуться друг на друга из-за куска хлеба… Но, переступая порог калитки, он громко рассмеялся.

Завтра троицын день. Егор Степанович первым на селе отмел от двора мусор на дорогу, утыкал землю около дома зелеными березками, посыпал желтым песочком и присел на красный камень.

– Псы, пра, псы, – ругаясь, из переулка вышел Шлёнка.

– Ты что?

– Что? Федунов призывал – налог, слышь, с тебя…

– Какой налог?

– А еще – в лес дрова рубить для школы… Да мне, говорю, она сроду не топись… мне, мол, наплевать… «Ты, говорит, в обществе живешь – повинность нести должен…» Живешь? Да я уйду вон в лес – землянку себе выкопаю и буду жить… «И там, грит, найдем». Вот и укройся…

– Зачем в лес бежать? Чай, здесь жисть свою надо складывать.

– Сложишь! Оно жрать-то нечего…

– Ну-у-у? – как-то безучастно протянул Егор Степанович и поднялся с камня, намереваясь спрятаться во дворе, уже предчувствуя, что Шлёнка что-то хочет просить. Но Шлёнка тоже уловил намерение Чухлява и не дал ему скрыться:

– Егор Степанович, слышь-ка… нет ли пудика' два? А?… Отдам… уродится.

– Эх, – Егор Степанович вдруг вцепился в живот. – Ох, дьявол… Вот с брюхом беда… Эх, пес, эх! – Он вскочил и засеменил во двор, и тут же у него другая мысль: «А приветить разве его? Псом ведь послужит – только дай ему маленько. И правда, а?» – Выпрямился, предупредил: – Ты погодь там… я вот малость оправлюсь: брюхо у меня развоевалось, страх.

Несколько минут постоял за воротами, все взвесил, вышел.

– Да у меня-то и у самого мука к концу… Да что будешь делать – раз беда на тебя. Делиться должны мы… Ты зайди. Только – гляди, тихонько, а то подумают – у меня баржа муки…

В улице тучей стояла пыль: широковцы отметали от дворов мусор на дорогу, утыкали землю около завалинок березками, усыпали желтым песком.

Ко двору Степана Огнева на паре лошадок подкатил Яшка. Улыбаясь, тряхнув толстой косой, из телеги выпрыгнула Стешка.

Яшка нагнулся к ней.

– Завтра зайду, если хочешь! – и стегнул лошадок.

Егор Степанович снял картуз, вновь его надел на голову и замер в воротах. Левая бровь задергалась. Выпятив вперед руки так, как будто на него шел медведь, он двинулся навстречу Яшке: