– А скажи, – снова начал он допрос, – много золота осталось в сундуке аввы Гавриила?

– Не знаю, преосвященный всегда доставал деньги сам.

«Лжет! – яростно подумал Евмений. – Он все знает, и он – причина всех моих бедствий. Но я ему отомщу…»

Он отпустил Фому и в гневе забегал по комнате.

Да, слишком поздно дал он келейнику пузырек с ядом, надо было сделать это годом раньше. Но кто мог думать, что этот такой исполнительный монах смертельно ужалит его, гордого Евмения.

Пришел день, которого раньше нетерпеливо ждал Евмений. Но теперь он шел вступать в права наследства с самыми тяжелыми предчувствиями. Они его не обманули. Когда патриарший пристав сломал печать в присутствии Евмения и чиновника из канцелярии эпарха, на дне огромного сундука оказалось десятка два сиротливо поблескивавших золотых монет. Лежал там и кусок пергамента, на котором что-то было написано.

– Завещание! – воскликнул чиновник эпарха.

Он взял пергамент и прочитал:

– «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут. Но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут. Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. Евангелие от Матфея, глава 6, стих 19–21».

Чиновники готовы были рассмеяться, но, взглянув на яростное лицо Евмения, испуганно притихли. А он, сдержав гнев огромным усилием воли, обратился к ним с принужденной улыбкой:

– Дядя всегда был чудаком. И преосвященный знал, что при моем состоянии я не нуждаюсь в наследстве. Прошу вас, друзья, разделите между собой эту малость, – Евмений небрежно кивнул на сундук, – в память об авве Гаврииле.

Чиновники радостно кинулись выгребать монеты, стараясь каждый захватить побольше.

Через три дня ночью близ дома сакеллария Гавриила келейника Фому нашли задушенным. Он был маленьким человеком, и дело о его смерти никого не заинтересовало. Убийство приписали ночным грабителям.

Слух об оригинальном завещании аввы Гавриила быстро разлетелся по Царьграду, вызвав всеобщие насмешки над его одураченным племянником. Дошел слух и до ростовщика Андрокла. Тот схватился за голову. И совиное лицо его перекосилось от ярости.

– Обманул, проклятый! – прошипел ростовщик. – Вот тебе и обеспечение! Двадцать тысяч с таким трудом заработанных номисм!..

На самом деле Андрокл выдал влахернцу лишь около половины этой суммы, но ему теперь казалось, что все деньги он с кровью оторвал от сердца. Он собрался пригласить Евмения для серьезного разговора, но тот явился сам. Как обычно, протоиерей пришел по секретному ходу и мрачно сел в кресло лицом к лицу с ростовщиком.

– Ты, конечно, слышал о моем несчастье, почтенный Андрокл?… – начал Евмений.

– О нем знает каждая бродячая собака в городе, – отозвался ювелир. – Я хотел наговорить тебе много жестоких слов, благочестивейший, но теперь вижу, что это бесполезно.

– Слова ничего не значат, надо действовать.

– И как же ты будешь действовать? – полюбопытствовал ювелир.

– Нас здесь никто не подслушает? – спросил Евмений, озираясь.

– Мы в безопасности от соглядатаев, как в могиле, – мрачно пошутил ростовщик.