— От ваших соседей, — откашлялся доктор, — от Смешливых.

— Да, да, — подхватил Якушев, — совсем недавно пережили такую трагедию, и опять беда в дом. — Теперь с Васей…

— Он уже вне опасности, — улыбнулся Водорезов.

Александр Сергеевич самолично раздел в коридоре неожиданного гостя, поставил в угол чемоданчик с медицинскими принадлежностями.

— А у меня уже один гость сидит. И тоже неожиданный. Мой любимый ученик.

В кабинете Якушева сидел человек отнюдь не студенческого возраста. На вид ему было лет тридцать — тридцать пять. Среднего роста, с твердыми плечами и широким смуглым лицом, отмеченным шрамом над верхней губой. Большие сильные руки уверенно покоились на коленях, обтянутых габардиновыми комсоставскими бриджами. Гимнастерка на нем была также военная, но со следами споротых петлиц. На широком, несколько холодноватом лице блуждала вежливая улыбка, да и глаза были какими-то замкнуто-холодными.

— Знакомьтесь, — представил их друг другу Александр Сергеевич. — Зубков Михаил Николаевич. Доктор Николай Григорьевич Водорезов.

Они пожали друг другу руки, и Николай Григорьевич отметил, что у Зубкова на левой руке лишь половина мизинца.

— В перестрелке лишились? — спросил Водорезов.

У Зубкова удивленно подпрыгнули стрелки бровей.

— Как догадались?

— Зачем догадываться, — усмехнулся Водорезов, — я ведь в одном лице хирург, терапевт и невропатолог. Однако главным образом хирург.

— Махновцы, — улыбнулся Зубков, и его лицо сразу утратило неприступное выражение. — Сунулся неопытным мальчишкой в первый бой, вот и досталось.

— Отметка эпохи?

— Выходит, так.

Пребывавший в отменном настроении Александр Сергеевич охотно пояснил:

— Миша еще мальчиком добровольно пошел в ЧОН, а потом в Красную Армию.

— А чуть позднее в шахту, — прибавил Зубков, и Водорезов тотчас подумал: «Так вот отчего руки у него такие сильные».

Александр Сергеевич, улыбнувшись, продолжил:

— А потом — к нам в техникум на студенческую скамью. Вот и рассказали мы тебе, Николай Григорьевич, его биографию.

Доктор прищурился, пригладил жесткий ежик волос.

— И сколько же вам было, уважаемый Михаил Николаевич, когда сели на студенческую скамью?

— Да немало, — засмеялся Зубков, — что-то около двадцати семи лет. Моя Маша уже успела двоих детей на белый свет произвести. А учиться было так трудно, что, если бы не великодушная помощь Александра Сергеевича, едва ли вытянул бы.

— Не скромничайте, Миша, — ласково перебил Якушев, — вы такой упорный, что и сами справились бы. Моя помощь была весьма условной. Извините, дорогие друзья, Надежда Яковлевна в бегах, поэтому на правах хозяина угощу вас чаем. Заранее оговариваюсь, чай не цейлонский, но по нашим трудным временам сойдет. Называется он фруктовым.

Александр Сергеевич принес на белом подносе три стакана чаю и три тонких кусочка хлеба с маргарином. Водорезов чертыхнулся и, обжегшись кипятком, прибавил:

— Никогда не пил такой дряни! Единственное достоинство, что и она в горячем состоянии согревает. Спасибо, Александр Сергеевич, я потопал. Да будут прокляты те, кто организовал эту голодную весну.