Не сомневаюсь, что у каждого имеется в запасе такой знакомый, а то и друг, который способен возбуждать к себе страстную неприязнь, — кто-то выражает ее, непроизвольно сжимая кулаки, кто-то бурчит насчет «начистить чайник», «взгреть» и «засветить в глаз». В сопоставлении с другими чертами Сэмюэля Мередита эта способность была настолько сильна, что повлияла на всю его жизнь.

Что же это было? Определенно, черты лица тут ни при чем, ибо с юных лет Сэмюэль имел весьма приятную наружность: широкое, открытое лицо с честными и доброжелательными серыми глазами. Впрочем, я слышал, как он признался полному залу репортеров, вечно выуживающих истории из серии «как я добился успеха», в том, что ему стыдно рассказать всю правду — правду, которой они все равно не поверят, и, мол, это не одна история, а целых четыре, и что публике будет совсем не интересно читать о человеке, которого затрещинами вели к процветанию и славе.

Все началось еще в Андоверской академии Филипса — Сэмюэлю было тогда четырнадцать лет. Взлелеянный на икорной диете, он гонял коридорных в отелях чуть ли не половины европейских столиц, и ему просто повезло, что у матушки его случилось нервное истощение и она передоверила его образование рукам менее ласковым и менее пристрастным.

В Андовере ему был назначен сосед по комнате — Джилли Худ, тринадцатилетний крепыш, всеобщий школьный любимец. С того самого сентябрьского дня, когда камердинер мистера Мередита поместил одежду Сэмюэля в лучший комод в комнате, спросив на прощание: «Не укласть ли ишшо какие предметы гардеропа, мой господин Сэмюэль?» — Джилли не переставал стенать, что администрация его надула. Он чувствовал себя точь-в-точь как раздраженная лягушка, в аквариум которой подсадили золотую рыбку.

— Черт побери, — жаловался он сочувствующим однокашникам, — да он просто чванливый сачок! Спрашивает: «Надеюсь, в этой компании все джентльмены?» Я отвечаю: «Да нет, просто ребята», а он мне, дело, мол, не в возрасте, а я ему: «А при чем тут возраст?» Вот же, навязался на мою голову, тупица!

Три недели Джилли без единого звука сносил замечания юного Сэмюэля о гардеробе и привычках своих близких друзей, терпел французские вкрапления в разговоре, терпел сотни полудевчоночьих замашек, свидетельствующих о том, во что может превратиться мальчик, если нервная мамаша будет держать его подле юбки, а затем в аквариуме разразилась буря.

В комнате собралась небольшая компания, чтобы выслушать Джилли, гневно обличающего недавние грехи отсутствующего Сэмюэля.

— Говорит мне: «Ой, я не могу всю ночь спать с открытыми окнами! Только очень недолго», говорит, — жаловался Джилли.

— Не давай ему садиться тебе на шею.

— На шею? Мне? Уж будьте спокойны, я открываю окна настежь. Но эта дубина не закрывает их утром, когда его очередь.

— Так заставь его, Джилли!

— Я его заставлю, — затряс головой Джилли, яростно соглашаясь. — Будь спок. Пусть не думает, что я ему тут прислуга.

— Ну, поглядим, как ты его уделаешь.

При этих словах в дверях показалась «эта дубина» собственной персоной, одарив присутствующих одной из своих возмутительных улыбочек. Двое сказали: «Здоров, Мер-дит», остальные холодно зыркнули в его сторону и продолжили беседу с Джилли. Но похоже, Сэмюэля это не удовлетворило.