— Не хочу тебя шокировать, Кит, но я прямо сказать тебе не могу, как… как неудобно быть католиком. Вообще все это совсем устарело. Что до нравственности, самые отпетые мальчишки среди моих знакомых — католики. А самые умные — в смысле, те, которые много читают и много думают, — вроде как больше уже ни во что не верят.

— Расскажи-ка подробнее. Автобус придет только через полчаса.

Они присели на скамейку возле аллеи.

— Ну возьмем Джеральда Картера, он написал роман, и его напечатали. Если при нем упомянуть про бессмертие, он просто катается со смеху. А Хова — ну, еще один мой хороший знакомый с недавних пор, он вообще из «Фи-бета-каппы» в Гарварде, так он говорит, что мыслящий человек никак не может верить в христианскую мистику. Впрочем, он считает, что Христос был великим социалистом. Я тебя шокировала?

Она резко смолкла.

Кит улыбнулся:

— Монаха непросто шокировать. Работа у нас такая — держать удар.

— В общем, — продолжала она, — я почти все сказала. Во всем этом такая… узость. В церковном образовании, например. В жизни появилось столько нового, чего католики просто не замечают, — например, противозачаточные таблетки.

Кит чуть заметно поморщился, но от Лоис это не укрылось.

— Ну, — проговорила она без паузы, — теперь все об этом говорят.

— Да, так оно, наверное, лучше.

— Еще бы, гораздо лучше. Ну, в общем, это все, Кит. Я просто хотела тебе объяснить, почему вера моя сейчас… поостыла.

— Ты меня не шокировала, Лоис. Я все это понимаю гораздо лучше, чем ты думаешь. У всех случаются такие периоды. Но я уверен, все закончится хорошо, дитя. У нас с тобой есть общий дар — вера, она поможет пережить все дурные времена.

С этими словами он поднялся, и они зашагали дальше.

— Я бы так хотел, чтобы ты иногда молилась за меня, Лоис. Мне кажется, именно твои молитвы мне и нужны. Потому что мне кажется, что за эти несколько часов мы очень сблизились.

Глаза ее внезапно засияли.

— Да, конечно-конечно! — воскликнула она. — Мне кажется, сейчас ты мне ближе всех на свете!

Он резко остановился и указал на что-то рядом с аллеей:

— Мы могли бы… на минутку…

Там, окруженная полукругом из камней, стояла пьета — статуя Пресвятой Девы в человеческий рост.

Немного робея, она опустилась рядом с ним на колени и безуспешно попыталась помолиться.

Когда он поднялся, она дочитала молитву лишь до середины. Он вновь взял ее за руку.

— Я хотел поблагодарить Ее за то, что Она даровала нам этот день, — сказал он просто.

В горле у Лоис вдруг образовался комок, хотелось как-то дать ему понять, как много все это значит и для нее. Но она не нашла слов.

— Я это запомню навсегда, — продолжал он, и голос его слегка дрожал, — этот летний день, который мы провели вместе. Все прошло так, как я и ожидал. И ты именно такая, как я думал, Лоис.

— Я ужасно рада, Кит.

— Знаешь, когда ты была маленькой, мне постоянно присылали твои фотографии — сперва ты была младенцем, потом малышкой в носочках, которая играла на пляже с ведерком и лопаткой, а потом вдруг стала печальной девочкой с чистыми, удивленными глазами, — и я постоянно грезил о тебе. Каждому человеку нужно прилепиться к чему-то живому. Думаю, Лоис, я все пытался удержать при себе твою крошечную чистую душу — даже когда жизнь начинала кричать в полный голос, когда все умозрительные представления о Боге представлялись сплошной насмешкой, а любовь, страсть и миллионы других вещей подползали ко мне и шептали: «Посмотри на меня! Вот, я и есть Жизнь. А ты от меня отвернулся». И когда путь мой вел через эти тени, Лоис, впереди всегда мерцала твоя детская душа, такая хрупкая, чистая и изумительная.