– Хорошо смеется тот, кто смеется последним, – усилием воли разогнав сгустившийся перед глазами туман, ответил я, отразил очередной удар и начал кружить вокруг толстяка, нанося удары с дальней дистанции (не стараясь обязательно попасть), провоцируя его на атаки, моментально уходя от них (назад, вбок) и ехидно посмеиваясь над «старым, спившимся боровом, нацепившим львиную шкуру». Подобная тактика постепенно возымела успех. Минут через пять противник начал задыхаться, накаляться злобой и в конечном счете совершенно осатанел. Лицо у него исказилось, побагровело, с губ срывались страшные проклятия, а атаки стали бешеными, беспорядочными, имеющими целью поскорее прикончить наглого щенка. Именно этого я от него и добивался. Он начал допускать одну ошибку за другой и на седьмой минуте попался – пропустил жесткий тычок пальцами в солнечное сплетение, утробно захрипел, получил «добавку» кулаком в голову, упал на колени, и я завершил поединок мгновенным (но не смертельным) удушением, использовав вместо удавки воротник его собственного халата. Тяжелое, бесчувственное тело шумно повалилось на пол.

– Силен… собака! – уложив повара лицом вниз, защелкнув у него на кистях наручники и стянув ему щиколотки брючным ремнем, хрипло выдохнул я, устало выпрямился и вытер рукавом залитое потом лицо. Потом осмотрелся по сторонам. Комната, где состоялось недавнее побоище, не имела мебели и представляла собой подобие спортзала, с вычерченным посередине красным кругом и с чьим-то фотопортретом (типа плаката) на стене. Запечатленная там физиономия показалась знакомой. Я присмотрелся к изображению и… узнал повара. Стройный, подтянутый, с чемпионским кубком в руке и золотой медалью на шее. «Капитан Алексей Барсуков. Победитель ведомственных соревнований ФСБ по боевому самбо. 1995 год» – гласила напечатанная внизу надпись.

– Ни фига себе номера! – опешил я. – А ведь действительно «Лев»! Пускай бывший, растранжиривший здоровье, но тем не менее… Везунчик я, однако! Ветерана одолел. Чудеса, да и только!!![17]

В следующее мгновение в зал ворвался Логачев, не сбавляя скорости, бросился ко мне, бесцеремонно задрал рубашку, внимательно осмотрел мое тело, осторожно, на ощупь проверил некоторые точки, прослушал грудь. Оттянув веко, заглянул в глазное яблоко, облегченно вздохнул и хмуро поинтересовался: – Ты почему не отвечал на мои звонки?! До инфаркта решил довести?! Или… не до того было?!

– Мобильник выпал где-то по дороге, – проверив карманы, ответил я. – Господин Барсуков заставил за собой побегать, пока не привел прямиком в засаду.

– Хорошо, что ты догадался его пристрелить, а не полез в рукопашную, – сказал Петр Васильевич. – Я, знаешь ли, успел привязаться к тебе, как к младшему брату, и не хотел бы…

– Пристрелить?! – невежливо перебил я. – С чего ты взял?!

– С того, что ты жив-здоров, – отрезал Логачев и более миролюбиво пояснил: – Травм нет, кости целы, а главное – ни один из нервных центров не поражен и отсроченная смерть[18] тебе не грозит.

– Зря ты так, я не убивал Барсукова, – укоризненно покачал головой я. – Вон он в наручниках, мордой в пол уткнулся, «отдыхает перед допросом». Взял я его тепленьким, без единой царапины, хотя и пришлось повозиться…