Я не стал кричать, призывая их на помощь. Я просто бежал.

Люди в автомобиле, вероятно, решили не нападать на меня около самой гостиницы. К тому же я уже не прогуливался, поглощенный своими мыслями, а со всех ног удирал от них. Так или иначе, обогнав меня, автомобиль не остановился, а, наоборот, набрал скорость, свернул направо в конце улицы и скрылся из виду.

Я прошел быстрым шагом последнюю сотню ярдов. Сердце бешено колотилось, я полной грудью глотал холодный, промозглый воздух. Форма у тебя ни к черту, хмуро сказал я самому себе. Совсем не та, что прошлой осенью, когда ты участвовал в скачках.

Последние несколько ярдов я прошел обычным прогулочным шагом и миновал двойные стеклянные двери, не привлекая излишнего внимания. В вестибюле было омерзительно тепло, и меня сразу же прошиб пот. Сняв пальто и получив ключ от комнаты, я подумал, что ничто на свете не заставит меня вернуться на улицу Горького за упавшей шапкой.

Моя комната казалась мирной и спокойной. Ее обстановка должна была уверить меня, что постояльцам гостиницы ни в коем случае не грозит зверское нападение на центральной улице города Это могло бы случиться и на Пикадилли, подумал я. Это могло бы случиться и на Парк-авеню, и на Елисейских полях, и на Виа Венето. Чем улица Горького хуже?

Я бросил пальто и ключ от номера на кровать, плеснул в стакан виски и сел на диван.

Два нападения за один день. Чересчур много для случайностей...

Целью первого, определенно, было убить или покалечить меня. А второе больше похоже на попытку похищения. Если бы они смогли отобрать у меня очки, то скрутить меня им не составило бы труда. Они смогли бы запихнуть меня в машину и отвезти... куда и зачем?

Рассчитывал ли принц, что я выполню поручение, несмотря на опасность для жизни? Скорее всего, нет. Но из этого следует, что он и не знал, на какое дело меня посылает.

Мне, несомненно, везло. И могло повезти снова. Но, пожалуй, лучше на это не слишком рассчитывать и быть поосторожнее.

Сердцебиение постепенно утихало, дыхание успокаивалось. Я потягивал виски, и мне становилось легче.

Немного посидев, я поставил стакан на столик, взял магнитофон, включил и приступил к обследованию номера. Начал я от окна и методично продвигался вдоль стены. Я обследовал каждый дюйм от пола до потолка. Магнитофон ни разу не взвыл, и я выключил его.

То, что мой детектор не сработал, еще ничего не значило. Просто спрятанный где-то под обоями микрофон был выключен, только и всего.

Я не спеша подошел к кровати и лег. Я лежал в темноте с открытыми глазами и размышлял о водителе и пассажире черного автомобиля. Их возраст я определил в двадцать-тридцать лет, а рост у обоих был примерно пять футов девять дюймов. Кроме этого, я заметил в них три особенности. Во-первых, они знали о дефекте моего зрения. Во-вторых, по тому, как они набросились на меня, я смог заключить, что они очень жестоки. И, в-третьих, они не были русскими.

Они не произнесли ни слова, поэтому я не мог судить по голосам. Одеты они были в обычную для московских прохожих одежду. Их лица были почти полностью закрыты, так что я видел одни глаза, да и то мельком.