— Он написал мне это в первый же вечер после моего приезда в Москву, — пояснил я. — В баре гостиницы «Националь».

— Да... но... Эти блокноты самые обычные. Вы можете купить их везде.

Ими пользуются студенты, туристы... И потом, разве их не используют для стенографии?

— А еще такими блокнотами часто пользуются газетные репортеры, — добавил я. — И у большинства из них есть привычка зачеркивать записи, когда они больше не нужны. Я видел множество репортеров, когда выигрывал скачки.

Они торопливо листали блокноты, чтобы найти чистый листок... пролистывали блокноты в одну сторону, переворачивали и принимались листать в обратную. И чтобы избавить себя от необходимости проверять, нет ли на странице чего-нибудь нужного, они зачеркивают ранее записанное. Одни просто перечеркивают крестом всю страницу, а некоторые, когца у них есть время, рисуют узоры.

Я перевернул листок, на котором Малкольм записал мне свой номер телефона. На обороте были какие-то заметки о посещении кукольного театра, размашисто перечеркнутые линией в виде широкой буквы S.

— Малкольм? — воскликнул Стивен, изумленно глядя на меня. — Но зачем Малкольм послал эту бумагу Кропоткину?

— Не думаю, что это был он. Скорее всего он просто дал листок тому, кто сделал записи на зачеркнутом обороте.

— Но зачем? — Голос у Стивена был совсем расстроенный. — И что все это значит? Просто сумасшествие какое-то.

— Маловероятно, чтобы он помнил, кому мог дать листок бумаги три месяца назад, — заметил я, — но чем черт не шутит... Думаю, мы должны его спросить.

Я набрал номер, записанный на листке из блокнота. Малкольм Херрик оказался дома. Его зычный голос, казалось, стремился разорвать телефонную трубку.

— Где ты пропадал, парень? Я никак не могу тебя поймать. Москва в уик-энд — это все равно что Эпсом, когда скачки проходят в Аскоте.

— На ипподроме, — с готовностью ответил я.

— Ах, вот как! Ну, как дела? Еще не нашел Алешу?

— Пока нет.

— Говорил я тебе, что это пустое занятие. Я ведь сам искал и не смог набрать материала для статьи. А если и статью нельзя написать — значит, и вовсе ничего нет. Согласен?

— Вы-то на этом собаку съели, а я пока нет, — заметил я. — К тому же Кропоткин на ипподроме заставил всех лошадников Москвы пахать мою делянку. Теперь у нас целая армия союзников.

Херрик недовольно хрюкнул в трубку:

— Ну, и удалось этой армии хоть что-нибудь раскопать?

— До смешного мало. — Я старался, чтобы мои слова прозвучали шутливо. — Всего-навсего два клочка бумаги, которые выглядят так, словно их вырвали из одного и того же блокнота.

— И что это за клочки?

— На одном из них написано имя «Алеша». И имя Джонни Фаррингфорда в рамке из звездочек. И множество закорючек. Я уверен, что вы не припомните, когда могли все это написать. Но, возможно, вам удастся вспомнить, кому из тех, кто три месяца назад был в Бергли, а сейчас находится в Москве, вы могли дать ненужный лист бумаги.

— Бог с тобой, парень... Ты задаешь совершенно идиотские вопросы.

Я вздохнул и мгновенно закашлялся.

— Если вам вдруг очень скучно, приходите часов в шесть в мой номер в гостинице «Интурист». Посидим, выпьем... Я собираюсь ненадолго уйти, но к тому времени вернусь.