Фрэнк никак не отреагировал на ее слова.

— Это показалось мне курьезом, — продолжала миссис Уилкинсон. Хотя я думаю, что, скажем, в Индии, народ не станет выстраиваться в очереди, чтобы переехать жить в Москву.

— У них для этого слишком много мозгов, — пробормотал мистер Уилкинсон, обращаясь к своей тарелке с мелко накрошенной жареной картошкой.

Больше он не произнес ни слова.

Фрэнк пришел в себя и принялся ругать расистскую политику Национального фронта. В ответ на это миссис Уилкинсон бросила на меня взгляд, полный комического испуга, как будто была смущена тем, что на каждом шагу задевает Фрэнка.

— Фронт — слишком затасканное слово, — негромко сказал я. — Клише. «Фронт», «фронт»... Нужно всегда задумываться... что же за ними стоит... за этими фронтами.

На десерт снова подали мороженое с вареньем из черной смородины. Оно мне очень нравилось. Стивен ел с такой же жадностью, как и Фрэнк. Потом он сообщил мне, что кухня гостиницы «Интурист» — просто высший класс по сравнению со студенческой столовой.

Мне казалось, что застольная беседа происходит в каком-то другом измерении. В голове гораздо явственней звучали голоса Бориса и Евгения, Йена и Малкольма, Кропоткина и Миши, Гудрун и принца, Хьюдж-Беккета и Джонни Фаррингфорда... и мертвого Ганса Крамера... Но где же, где же был Алеша?

Поднявшись в мою комнату, Стивен поставил стул на кровать, положил на него чемодан, а сверху взгромоздил магнитофон и включил его. Из динамика раздаются бодрый протяжный вой.

Тогда Стивен переключил магнитофон с записи на воспроизведение, и в уши подслушивающих грянула музыка Стравинского, от которой они должны были подскочить и громко чертыхнуться.

Некоторое время я раздумывал, глядя на бумагу, которую дал мне Кропоткин. Оборот интересовал меня не меньше, чем лицевая сторона.

— Синего стекла с собой у вас, конечно, нет? — спросил я у Стивена.

— Этакого специфического оттенка.

— Синего стекла?

— Да... синего фильтра. Вы видите, что записи сделаны более темным оттенком синего цвета, чем тот, которым их зачеркивали... Можно даже разглядеть темные линии.

— Ну и что?

— Если посмотреть на страницу через синий фильтр того же оттенка, что и паста, которой зачеркивали запись, то скорее всего удастся разглядеть более темную надпись. Светофильтр поглотит один из оттенков, пропустит другой, и тогда надпись можно будет прочесть.

— И прокричать на весь мир... — пробормотал Стивен. — А что вам это даст?

— Я предполагаю, кто мог послать этот конверт Кропоткину, но мне хотелось бы убедиться.

— Но это мог быть кто угодно.

Я мотнул головой.

— Сейчас я вам кое-что покажу.

Я открыл ящик, в котором лежала моя аптечка, и достал из-под нее свернутый лист бумаги. Расправив, я положил его рядом с листком, полученным от Кропоткина.

— Они одинаковые! — воскликнул Стивен.

— В том-то и дело. Вырвано из одинаковых блокнотов: белая бумага, чуть заметная голубая клетка, к корешку крепилась спиралью...

Передо мной лежали две странички из блокнотов с одинаковым следом обрыва сверху. На одном было написано: «Для Алеши, Д. Фаррингфорд» и все прочее. А на другом было записано имя Малкольма Херрика и номер телефона.