Мы с Чарли вернулись в подвал и перебрали содержимое сейфа. Деля и распихивая по карманам облигации, мы одновременно пересчитывали их. Оказалось, бумажных денег Мейфилд скопил на восемнадцать сотен долларов. Золота же он нахапал столько, что мы не решились брать его с собой: спрятали под пузатой печкой, стоявшей на деревянном поддоне в дальнем углу подвала. Грязная работенка: прежде чем двигать печку, мы сняли металлическую трубу, и нас моментально обсыпало сажей. Однако закончив, я был уверен: ни одна живая душа не догадается искать сокровище так далеко и глубоко. По грубым прикидкам, состояние Мейфилда тянуло на пятнадцать тысяч, и моя доля, самое меньшее, втрое превышала имевшиеся на тот день сбережения. И когда мы с Чарли покидали подвал, поднимаясь по лестнице, меня одновременно посетили два чувства: радость, что я разом обрел такое богатство, и пустота, ведь радость могла быть и посильнее. А то она и вовсе вынужденная, ложная. Так, может, человек и не создан испытывать счастье? Может, его, этого счастья, и на свете-то нет?

Коридоры гостиницы полнились гомонящими шлюхами: девки судачили о том, как Мейфилд весь в крови уехал куда-то, а его трапперы и вовсе пропали. Заметив шлюху, развлекавшую Чарли — зеленушность у нее на лице спала совсем ненамного, — я отвел ее в сторону и спросил, где бухгалтерша.

— Ее к доктору повезли.

— Она жива?

— Скорее всего. Ее постоянно к доктору возят.

— Когда она вернется, передай ей вот это.

Я сунул в ладонь шлюхе сто долларов.

— Господи Иисусе! — уставилась она на деньги.

— Через две недели я вернусь и проверю: если бухгалтерша не получит деньги, то взыщу с тебя. Ясно?

— Мистер, что я вам сделала? Стою себе в коридоре…

— Это тебе.

Я подсунул шлюхе двойной орел.

Положив монету в карман, девка посмотрела вслед уходящему по коридору Чарли.

— Полагаю, ваш брат мне бы сотню не отвалил?

— Нет, не думаю.

— Значит, у вас в крови романтики больше?

— Кровь у нас одна и та же. Просто используем мы ее по-разному.

Развернувшись, я пошел прочь. Не успел сделать и пяти шагов, как шлюха окликнула меня:

— Чем она заслужила этакие деньжищи?

Остановившись и подумав, я ответил:

— Она красива и добра ко мне.

Надо было видеть лицо этой шлюхи: бедняжка не знала, что и подумать. Ничего не сказав, она бросилась к себе в комнату, захлопнула дверь и дважды очень громко вскрикнула.

Покинув город, мы поехали вдоль реки. На встречу с Моррисом мы уже несколько дней как опоздали, однако ни меня, ни Чарли задержка нисколько не волновала. Я перебирал в памяти, сортируя, события прошедших дней, и в это время Чарли вдруг захихикал. Я на Жбане успел отъехать вперед и, не оборачиваясь, поинтересовался, что так насмешило братца.

— Я вспомнил день, когда наш папаня преставился, — ответил Чарли.

— Да? И что?

— Мы с тобой сидели в поле за домом, поедали свой обед, и тут закричала матушка. Помнишь, кстати, что мы ели?

— Не понимаю, к чему ты.

— Мы грызли яблоки. Матушка завернула их в тряпицу и отослала нас прочь из дому. Похоже, знала заранее, что будет ссора.

— Тряпица та была красная, линялая.