— Я запрещаю тебе курить, — жестко сказал он.

— Сделай это еще грубее, — попросила я.

— Что?

Макс, еще секунду назад изображавший из себя дикого мачо, неожиданно растерялся. Кажется, он ожидал, что я пошлю его в пешее эротическое путешествие.

Возможно, даже подготовился как-то интересно.

Но вместо этого я ощутила, что…

Мне это надо.

Мне было грустно. И больно.

Каждый раз, как я вспоминала свою жизнь в деревне: как скучала по маме и думала, что я плохая дочь, раз она оставляет меня там, внутри что-то саднило как содранная коленка.

— Я была плохой девочкой. Курила, пила и трахалась с плохими мальчиками. Накажи меня.

И хотя сейчас я уже взрослая и отлично понимаю, что дело было не во мне, что все гораздо сложнее, мне все еще нужна продирающая горло сигарета, немного тошноты после нее и отвратительный запах табака, чтобы почувствовать, что я чуть-чуть искупила свою несуществующую вину. Сделала себе больно — отработала страданиями грехи, а заодно заглушила физической болью душевную.

В детстве я после визита мамы бегала в дальний бор босиком. Там под ногами валялись маленькие острые шишки, которые не ранили ступни, но ходить по ним было мучительно.

Сейчас курю.

Но можно же использовать и другие подручные инструменты. Тем более те, что сами нарвались.

В глазах Макса зажглись опасные и игривые огоньки.

Вот за это я готова ему простить абсолютно все — он тут же подхватывает любые мои идеи.

Он дернул меня за руку, стаскивая с подоконника на пол, и толкнул в плечо, когда я попыталась подняться.

— На колени! — у него даже голос охрип от возбуждения. — Руки за спину.

И этот звук расстегиваемой пряжки… Меня ни разу в жизни не пороли, почему же меня так заводит это зрелище его жилистой руки, сжимающей петлю ремня?

— Сюда! — снова командует он, и я ползу к нему на коленях, и все так же, с руками за спиной, наклоняюсь, чтобы надеться ртом на выпущенный наружу член.

Он не любит минет и очень редко разрешает мне это удовольствие. И потому я теряюсь в противоречивых сигналах: Макс обвивает ремнем мою шею и слегка тянет голову назад, но кладет руку на затылок и прижимает к себе, задает ритм, в котором я скольжу губами по твердому стволу. Я обвожу языком край головки, обсасываю и облизываю ее как леденец, но ладонь и ремень снова управляют моим поведением, и мне приходится подчиниться и впустить его в свой рот в том ритме и с той скоростью, с какой хочет сам Макс.

Под голыми коленками твердая рельефная плитка кухни, руки устали держаться за спиной, и постоянно приходится вытягиваться всем телом, чтобы доставать до члена, но это награда и удовольствие. И высший знак доверия — для меня.

— Похотливая сучка, — шипит он, откидывая голову назад и прикрывая глаза, но долго так не выдерживает и снова смотрит на то, как блестящая головка скрывается между моих губ и выныривает снова.

Он заставляет меня выпустить член изо рта и теперь просто водит им по лицу, оставляя влажные следы слюны, а я пытаюсь вновь поймать его губами.

Макс бросает ремень, и тот падает где-то у наших ног, забытый и ненужный.

Здесь совсем другие игры — в максимальное доверие.