— Хорошо, — тут же отозвалась Каширина, — назовите вашу цену.

— Я хочу, чтобы были реабилитированы все, кто так или иначе пострадал из-за обвинений в делах об отравлениях, устроенных вашим сыном.

— Что-нибудь еще? Или это все?

— Это только начало, Татьяна Геннадьевна. Я хочу, чтобы ваш водитель Леонид Чижов написал явку с повинной и признался в убийстве вашего любовника Вихлянцева.

— Для чего вам это? Кстати, почему вы думаете, что это он убил Юру?

— Потому что я знаю, каким способом и для чего было совершено это убийство. Оно было выгодно только вам. А для вас совершить это мог только Чижов. Ни для кого не секрет его патологическая преданность вам. Недаром же все были уверены, что вы с ним любовники.

— А про Юру Вихлянцева, значит, не знали? — ему показалось, что Каширина усмехнулась. — Не знали, Сергей Михайлович. Мы хорошо конспирировались. Так для чего вам нужно, чтобы Ленечка пришел с повинной? Что вам от этого?

— Я хочу, чтобы в убийстве Вихлянцева виновным был признан именно тот, кто действительно виновен. Дело громкое, серьезное, нераскрытым оно остаться не может ни при каких условиях, вы же первая, а с вашей подачи и мэр, и газетчики, и вся прокуратура будут орать, что виновный должен быть наказан. И в результате найдут какого-нибудь несчастного, на которого и повесят труп Юрия Альбертовича. В противном случае будут продолжать подозревать меня, даже из города могут не выпустить, как же я уеду, если мы договоримся?

— Это невозможно, — резко ответила Каширина. — Так мы не договоримся.

— Почему же?

— Потому что я хочу сохранить тайну моего сына. А вы предлагаете Лене пойти и написать явку с повинной, таким образом раскрыв все то, что я стремлюсь утаить. Ему ведь придется рассказать обо всем, в том числе и о том, что я просила его убить Вихлянцева таким способом, который будет прямо указывать на вас как на исполнителя. Мне было важно деморализовать вас и обезвредить, потому что вы были опасны для Глеба. Я всегда чувствовала, что вы можете быть опасны, вы слишком настойчивы и слишком дотошны во всем, что касается вашей работы. Я знала, что Глеб не остановится, и понимала, что рано или поздно его действия попадут в сферу вашего внимания. Мне нужно было подстраховаться. Знаете, Сергей Михайлович, я одно время даже подумывала, не сделать ли вас своим любовником, чтобы вы были более покладистым и управляемым.

— Да? Отчего же не попытались? Вдруг у вас получилось бы? — съязвил он.

— Я вас не хотела. И не смогла заставить себя захотеть. Вы мне не нравились как мужчина. Вы вообще мне не нравились.

— Ну да, вам нравился Юра Вихлянцев…

— Когда-то давно… да, нравился. Потом разонравился. Я его держала при себе для здоровья. И для повышения самооценки.

— Вы пользуетесь людьми как вещами.

— Да, я пользуюсь людьми как вещами, — легко согласилась она. — Я и мужем своим точно так же пользовалась. Мне очень хотелось иметь ребенка, и я вышла замуж. Моей ошибкой было то, что я вышла замуж за человека, который меня по-настоящему любил, любил глубоко и нежно. А я его не любила, мне нужен был производитель и официальный отец для моего ребенка. Когда я родила Глеба, муж перестал быть мне нужным. Он мне мешал любить моего мальчика, он отвлекал мое внимание от сына, он отнимал у него часть нежности и любви, предназначенной только для ребенка. Одним словом, я его выгнала. Выгнала грубо и унизительно. А он продолжал меня любить. Жил в другом городе, далеко от меня — я поставила такое условие, чтобы он не вздумал общаться с сыном. Прошли годы, и он мне снова понадобился. У него была должность, которая позволяла решать некоторые нужные и важные для меня вопросы. И я снова вышла за него замуж. Он был счастлив. Он ждал меня все эти годы, надеялся… Вот и дождался. Когда он снова перестал быть мне нужным, я опять с ним развелась. Этого удара он уже не перенес. Слег с тяжелейшим инфарктом и превратился в инвалида. С работы, с той самой должности, его, естественно, сразу «попросили». Сегодня инвалиды-сердечники спросом не пользуются, даже если они очень хорошие специалисты. Впрочем, это неважно, — Каширина словно спохватилась и вернулась к тому, что волновало ее сейчас больше всего. — В любом случае я не могу допустить, чтобы Леню привлекали к ответственности за убийство Юры. Это повлечет разглашение моей тайны.