Вообще-то, начальникам моего уровня, самим отправляться на переговоры с противником нельзя. Для этого существуют младшие офицеры. А уж лицам, имевшим генеральское звание, самим идти договариваться с заключенными — нонсенс. В принципе, за одно это вышестоящее начальство должно меня разжаловать, и отправить на должность младшего милиционера куда-нибудь на Колыму, или Северный Сахалин. Впрочем, на Сахалин можно и уполномоченным ВЧК отправить, собирать сведения о японцах, обитающих покамест на Южном Сахалине.

Но все мудрые мысли ко мне пришли, когда я уже шел по направлению к обители, некогда святой, а ныне пребывавшей в статусе фильтрационного лагеря, и поворачивать назад уже невозможно.

Помахивая белым флагом и уверяя себя, что мне ни капельки не страшно (ну, разве, совсем чуть-чуть), я подошел к воротам обители и крикнул:

— Граждане! Моя фамилия Аксенов. Я являюсь начальником Архангельского губчека. У вас есть десять минут, чтобы выйти и сложить оружие. В случае сдачи обещаю тщательное разбирательство. Даю слово, что виновники беззакония в отношении вас понесут наказание по всей строгости революционных законов. — Немного подумал, и добавил: — Даю слово, что никто из невиновных не будет наказан. Виновникам мятежа жизнь обещать не стану, но смертью грозить не буду. Сначала разбирательство и следствие. — Кажется, пока в меня не стреляют, внимательно слушают. Уже хорошо. — Десять минут истекут, как только услышите сигнал. Из ворот выходить с поднятыми руками, оружие складывать аккуратно, в кучу не бросать. Нам еще с этим оружием Украину от поляков освобождать.

— Эй, чекист, — услышал я громкий, даже сказал бы «командный», голос из-за ворот.

— Эйкать и тыкать будете в другом месте, — огрызнулся я. — Ко мне обращаться — гражданин начальник губчека.

За воротами зашушукались, и другой голос, тоже командирский, но уже более интеллигентный, с легкой насмешкой спросил:

— Гражданин начальник губчека, а как мы десять минут отсчитывать станем? Часов у нас нет.

— Если офицер не умеет определять время по внутренним часам, место ему в ассенизационном обозе, — так же насмешливо отозвался я, потом спросил: — Судя по ехидным репликам, сдаваться вы не желаете? Что ж, воля ваша. Итак, повторяю — после сигнала жду ровно десять минут. Если просрочите минуту — не обижайтесь, но во второй раз в плен брать не станем.

— Э, подождите, гражданин начальник губчека, — заволновался интеллигент с командирским голосом. — Сигналом что станет?

— Услышите, — усмехнулся я.

Повернувшись, пошел к своим. Пока шел, думал не о том, что могут убить, а о том, что, если получу выстрел в спину или в затылок, будет очень обидно умирать. Хотя, какая разница?

Пока шел эти восемьсот метров или километр, два раза покрывался холодным потом, раза три хотелось ускорить шаг, а то и просто рвануть бегом, но выдержал характер. Дошел.

Встречавший меня командир бригады Терентьев покачал головой:

— Эх, товарищ начальник губчека, ничему-то вас жизнь не учит. — Поймав мой удивленный взгляд, хмыкнул: — Мне Спешилов про ваши шрамы рассказывал.