Хотелось пить. Лошади тоже – она вытягивала шею и раздувала ноздри, чуя запах воды. Йен спешился и повел кобылу к ручью, старательно обходя шаткие камни и болотистые участки, – земля у ручья раскисла, поросла ряской и тростником. Мелькнуло что-то красное, и Йен напрягся, но это оказался английский солдат. Он лежал лицом вниз явно мертвый, его ноги шевелило течение.

Йен снял мокасины и вошел в воду. Ручей здесь был довольно широк и всего два фута глубиной, но с илистым дном – Йен провалился по щиколотки. Он вышел из воды и повел лошадь дальше, ища более твердую почву, хотя кобылка тянулась к воде и подталкивала Йена головой. Она не станет долго ждать.

Звуки сражения отдалились, где-то наверху переговаривались мужчины, но в самом ущелье – ни души.

Пожалуй, это место подойдет. Йен отпустил поводья, лошадь вошла в ручей и принялась жадно пить. Ее передние ноги погрузились в ил, но задние твердо стояли на галечном берегу. Йен вошел в ручей по колени, намочив штаны. Тело охватила благословенная прохлада. Он сложил руки лодочкой, зачерпнул воду и принялся пить. Он пил и пил, жадно, захлебываясь, когда пытался пить быстрее, чем глотал.

Наконец неохотно остановился и омыл лицо и грудь. Это освежило, хотя из-за медвежьего жира на коже вода просто скатывалась с тела.

– Пошли, – сказал он лошади. – Ты лопнешь, если продолжить так пить, amadan[101].

Йен не без труда заставил ее поднять голову с налипшей на нос и губы зеленью. Лошадь фыркнула и затрясла головой. Выводя кобылу на берег, Йен увидел еще одного английского солдата. Этот тоже лежал у ручья, но не в грязи и лицом вверх, пусть даже голова и оказалась повернута набок.

– Боже мой, нет! – Йен поспешно обмотал поводья вокруг дерева и кинулся к солдату.

Все-таки он. Йен узнал его сразу – по длинным ногам и форме головы, но лицо, пусть и окровавленное, окончательно развеяло все сомнения.

Уильям был еще жив: лицо вздрагивало, когда на подсохшую кровь садились мухи. Йен коснулся его шеи под подбородком, как это делала тетушка Клэр, но не зная, как обнаружить пульс и каким тот должен быть, тотчас же руку убрал. Уильям лежал в тени большого платана, но его кожа оказалась теплой – будь он мертв, уже остыл бы даже в такую жару.

Йен встал и задумался. Уильяма нужно уложить на лошадь, но, может, лучше сначала раздеть его, снять хотя бы приметный мундир? Или лучше отвезти к англичанам и оставить на попечении хирурга? Англичане все-таки ближе.

Однако мундир все равно придется снять, иначе Уильям умрет от перегрева прежде, чем Йен его куда-нибудь довезет. Йен снова опустился на колени, и это спасло ему жизнь – там, где только что была его голова, пролетел томагавк и вонзился в ствол платана.

По склону сбежал один из абенаки и с боевым кличем кинулся на Йена. Тот отшатнулся и неуклюже перекинул индейца через бедро прямо в грязь. Но сзади надвигался второй – Йен услышал его шаги по гальке, шуршание травы и успел обернуться и принять удар на предплечье, а другой рукой перехватить нож.

Он поймал его за лезвие и зашипел от боли в пронзенной ладони. Ударил онемевшей кистью мужчину по запястью, и здоровой рукой вырвал из раны нож. Ладонь и рукоять ножа были скользкими от крови, он не мог удержать оружие и отшвырнул его подальше. Нож скрылся под водой, а на Йена навалились сразу оба индейца. Они дергали его, пинали, толкали. Йен качнулся назад, теряя равновесие, но рук не разжал и упал в ручей вместе с одним из противников.