— Забыть про вас, мисс Лиззи? — ответил стюард. — Да будь я проклят, коли я когда про вас забуду! Вы ведь не то что эта старая ханжа Петтибон. Ты знаешь, стрелок, может, у этой Добродетели нутро и добродетельное, но снаружи она мне что-то не по вкусу. Кожа у нее на костях болтается вроде как одежка с чужого плеча, а на лице словно новый парус: где туго натянут, а где провис…

— Перестаньте, Бенджамен, я приказываю вам замолчать! — остановила его Элизабет.

— Есть, мэм! — отрапортовал стюард. — А насчет того, чтобы не пить, от вас приказа не было.

Мисс Темпл вновь обратилась к охотнику.

— Не будем говорить о том, что станется с другими, — сказала она. — Надо подумать о вашей судьбе, Натти. Я постараюсь сделать так, чтобы вы до конца ваших дней жили легко, без забот и в достатке.

— Без забот и в достатке… — снова повторил Кожаный Чулок. — Разве может быть легкой и беззаботной жизнь старого человека, который иной раз отшагает целую милю по голым равнинам, прежде чем доберется до тени и укроется от палящего солнца? И какой может быть достаток у охотника в здешних лесах, где за целый день охоты не удается поднять оленя и где не встретишь пушного зверя крупнее норки или случайно забредшей сюда лисицы? Да, немало придется мне потрудиться, чтобы заработать на уплату штрафа. За бобрами надо будет идти в сторону Пенсильвании, может, миль за сто отсюда, здесь их не сыщешь. Ваши вырубки и пашни прогнали всех разумных тварей; теперь вместо плотин бобров, как то было спокон века, всюду ваши запруды, — вы обратили вспять реки, как будто человеку позволительно сворачивать с пути воды, направленные богом… Бенни, если ты не перестанешь то и дело подносить бутылку ко рту, ты не сможешь двинуться с места, когда придет время.

— Скажешь тоже! За Бена не тревожьтесь. Когда придет время вахты, поставьте меня на ноги, укажите курс и дистанцию, и я помчусь на всех парусах не хуже любого из вас.

— Время пришло, — сказал охотник, прислушавшись. — Я слышу, как трутся о стену рога быков.

— Ну что ж, слово за тобой, давай сниматься с якоря.

— Ты нас не выдашь? — спросил Натти, доверчиво глядя в лицо Элизабет. — Ты не выдашь старика, который ждет не дождется, как бы поскорее вдохнуть в себя чистый, свободный воздух? Я не делаю ничего дурного. Раз закон говорит, что я должен уплатить сто долларов, — что ж, я поохочусь до осени и внесу деньги. А этот добрый человек поможет мне.

— Ты только знай лови своих бобров, — проговорил Бенджамен, широко разводя руками, — и, если им удастся удрать от нас, можешь тогда бранить меня последними словами.

— Что все это значит? — воскликнула мисс Темпл в изумлении. — Ведь вы должны пробыть здесь тридцать дней. А деньги в уплату штрафа у меня вот в этом бумажнике. Возьмите деньги, внесите их завтра же утром и запаситесь терпением на месяц. Мы с моей подругой Луизой будем часто навещать вас, мы сами, своими руками, сошьем вам новую одежду. Ну право же, вам будет совсем не так уж плохо!

— Неужто это правда, детки? — сказал Натти, пройдя через всю камеру и ласково взяв Элизабет за руку. — Неужто вы и впрямь собираетесь так заботиться о старике, и только за то, что он без всякого труда убил дикую кошку? Я вижу, ты не забываешь про оказанные тебе услуги, а я не думаю, чтоб это было у вас в крови. Твои нежные пальчики не справятся с оленьей кожей, и вряд ли тебе приходилось шить сухожильями вместо ниток. Но, если кое-кто другой не будет глух, он услышит и узнает обо всем, и пусть, как и я, увидит, что есть люди, которые умеют помнить добро.