А его собака Лорд, с которой Беккер не расстается… Высокий черный датский дог. Особенно страшной была его огромная, с выступающим лбом голова: мрачная и злобная. Остальные лагерные псы при виде Лорда скулили и поджимали хвосты. От его гладкой кожи не пахло псиной, это был чистоплюй. Беккер каждое утро сам чистит его пылесосом, и все знали, что пес никогда не пройдет по луже — обходит стороной.

Лорд ненавидел пленных — результат специальной дрессировки. Одно движение беккеровского пальца — и страшные клыки в тощем теле пленного, и не дай бог свалиться: сразу у лица — его пасть. Все хорошо знали: пошевелишься — и зубы в горле. Так навсегда остался калекой, со свернутой шеей, ленинградец Венька Щеголев.

Томительно тянулось время. Я сидел на стуле, когда снова вошел Беккер и посмотрел на чистый лист.

— Эрих Раус!

Одноглазый пулей выскочил.

— Лорд райн!

Я вздрогнул и вскочил со стула. В комнату с рычаньем ворвался Лорд. Он сразу заполнил всю комнату.

Я прижался к стене.

— Побудешь с ним.

Щелкнул замок.

Пес стоял весь напружинившийся, готовый к прыжку. В его глазах, под нависшим лбом, вспыхивали зеленые огоньки. Я плотно припечатался к стене, руки были крепко прижаты к телу. Первые секунды все было как в тумане — дико и страшно.

Прошло какое-то время. Пес смотрел на меня пристально, глухо рыча.

Я шевельнул рукой, он рванулся. Я замер.

Заныла поясница, словно прокалывали острыми иголками, руки стали тяжелыми. Я видел неширокую сильную грудь, мощные ноги с проступающими под гладкой кожей жилами, большую голову, острые, как у рыси, уши, отвисающие щеки и огромную полуоткрытую пасть, заполненную синеватым языком. «Надо смотреть ему в глаза», — говорил я себе. Было трудно это сделать и страшно, но ничего не оставалось. Я заставил себя посмотреть — наши взгляды скрестились. Теперь я смотрел до боли, стараясь не мигать. Он тоже не отводил свои налитые злобой глаза.

Поясницу и пятки будто прошивали раскаленными гвоздями. Я смотрел безнадежно. Как изменить положение тела, немного ослабить напряжение, ведь пес мог броситься при малейшем движении.

Я решил смотреть до смерти. Стало жарко. Кто-то говорил, что собака боится взгляда человека, или, может быть, я читал где-то об этом, не знаю.

Вдруг стало холодно, нестерпимо заболело правое колено. Пес зарычал, обнажая клыки, но я не отвел глаз.

«Мигни… мигни…» — беззвучно повторял я про себя все время.

Может быть, у меня не хватает воли? Или немецкому псу не передашь мысли по-русски? Но я все же продолжал говорить про себя непрерывно и даже начал шевелить губами.

Вдруг он мигнул. Это продолжалось мгновенье, но и у него была протяженность.

В этот миг я инстинктивно сполз по стене вниз, наверно на вершок. Получилось это непроизвольно, как от удара током.

Пес открыл глаза, но я уже замер.

Опуститься бы на пол, тогда можно дать телу покой. Я понял, пес не бросится, пока я неподвижен, я могу находиться в любом положении: в скорченном, сидячем, но только без движения. Я ждал. И вот он снова мигнул.

Еще отрезочек вниз. Стало тяжелее, поза неудобна — на весу. Ломило колени. Силы были на исходе.