Лицо Ниро стало каменным. Угрожал ли ему Лазло? Вовсе нет. Он бы ни за что не нарушил тройное обещание, а издевки казались ему нереальными. Лазло уже не младший библиотекарь, уповающий на милость Золотого крестника, а его восхищение талантами юноши давно улетучилось. Тем не менее провоцировать его было глупо. Лазло повернулся к Каликсте:
– Итак, на чем я остановился?
Девушка сверилась с записной книжкой.
– Сплавленные кости истребленных демонов, – подсказала она.
– Точно. Так вот, именно сюда спустились серафимы – или, если точнее, туда, в город, – он указал на Пик и за него. – Там они уничтожили тлетворных иджей, оставив юную и привлекательную расу мужчин и женщин, свободную от врагов, а потом ушли. Прошли столетия. Люди процветали. И вот однажды, как и было предсказано… серафимы вернулись.
Он подождал, пока Каликста все запишет.
– Ладно, – сказала она. – Часть с монстрами ты рассказал, и, полагаю, нечто прекрасное в этом тоже есть. Твое личико, к примеру, если уж не серафимы, – добавила она с дразнящими нотками.
Лазло даже не покраснел. Если Каликста действительно считала его красивым – что казалось очень маловероятным, учитывая его нос, – то за этим все равно не стояло влечение или страсть. Нет, Лазло видел, как она смотрела на Цару, как Цара смотрела на нее, и это довольно точно отображало слово «страсть».
– Но в чем же суть проблемы? – поинтересовалась Каликста.
– Скоро узнаешь, – улыбнулся Лазло, хотя, по правде, и сам до конца не понял эту часть своей дикой и невероятной теории.
Юноша оглянулся. Увидел, что его слушают не только фаранджи, но и жители Невиданного города: тизерканцы, караванщики и старик Ойоннакс – шаман. Они не понимали общего языка, но его голос сам собой привлекал их внимание. Они уже привыкли слушать его сказки, хотя обычно те рассказывались после ужина, когда небо темнело и он мог видеть их лица в мигающем свете костра. Юноша быстро перевел им историю. Эрил-Фейн слушал с лукавой ухмылкой, Азарин тоже. Возможно, она была ему кем-то большим, чем просто заместительницей, но Лазло не мог понять характера их отношений. Их близость была ощутимой, но при этом… какой-то болезненной. Они спали в разных палатках, в отличие от нескольких пар воинов, и не показывали физического влечения, но любой зрячий человек видел, что Азарин любит Эрил-Фейна. Чувства мужчины сложнее истолковать. Несмотря на всю его теплоту, в нем было что-то настороженное.
Этих двоих связывала общая история – но какая?
Как бы там ни было, на данный момент Лазло заботило не это. «Проблема, – подумал он, оглядываясь вокруг. – Серафимы и иджи».
Он наткнулся взглядом на Музейва, натурфилософа, стоящего рядом с поварихой Маджей с тарелкой в руке и кислой миной, и от этой картины в нем зажглась искра вдохновения.
– Второе пришествие серафимов. Может, все и началось с восхищения и благоговения, но что вы думаете? – спросил он сперва на общем языке, а потом на невиданном. – Как оказалось, они ужасные гости. Чрезвычайно самодовольные. Лишний раз и пальцем не пошевелят. Ожидают, что люди будут выполнять любую их прихоть. Даже палатки не хотят себе сами ставить, если это можно считать заслугой, или же помогать с верблюдами. Они просто… околачиваются поблизости, ожидая, когда их накормят.