– Пик? – спросила Каликста.

– Присмотрись к нему. Это не хрусталь, не мрамор и определенно не лед.

Солнце сузилось до медной полосы, а небо начало синеть. Пик выглядел еще более неземным, чем при дневном свете, будто сияя изнутри.

– Тогда что же это?

– Сплавленные кости истребленных демонов, – ответил Лазло как однажды поведал ему брат Сайрус. – Тысяч демонов. Священный огонь сжег их плоть, и из чего бы ни были созданы их кости, они сплавились в стекло. Их черепа все еще видны, полные зубов, а также изгибы позвоночников и длинные скелетные ноги. В их огромных глазницах гнездятся падальщики. Здесь ничто не может выжить, кроме пожирателей мертвых.

Каликста перестала писать. Ее глаза округлились.

– Серьезно?! – выдохнула она.

Губы Лазло расплылись в улыбке. «Чрезвычайно невероятная», – хотел он напомнить, но за него ответил кто-то другой.

– Конечно же нет, – протянул голос с преувеличенной терпеливостью.

Это отозвался Эблиз Тод, строитель. Ему не понравилось делить приглашение Богоубийцы с девчонкой, которая «заползла на Небесный Шпиль как букашка», и он озвучивал свое недовольство следующим образом: «Воровка в наших рядах унижает тех из нас, кто действительно чего-то добился». Теперь он обратился к ней с предельной снисходительностью:

– Милая девица, ваша наивность не знает границ, прямо как эта пустыня. В ней можно потеряться и больше никогда не столкнуться с фактами или доводами.

Несколько чужаков засмеялись вместе с ним, диву даваясь, как кто-то мог поверить в подобную чепуху. Тион Ниро, позолоченный закатным солнцем и сиянием от костра, опирался на ограду от ветра.

– Стрэндж тоже в это верит, – сказал он Дрейву, подрывнику, сидевшему рядом и выглядевшему бедненько на фоне Золотого крестника.

Тион умудрялся выглядеть восхитительно даже во время пересечения пустыни. Солнце окрасило его кожу в приятный золотистый оттенок и придало выгоревшим кончикам волос слабый блеск. Скудный паек лишь подчеркнул его точеные черты, а короткая бородка – которую он стриг, в отличие от всех остальных – придавала ему зрелый и важный вид, не жертвуя при этом юношеским великолепием.

Дрейв же, напротив, выглядел жилистым, потрепанным погодой и старше своих лет, хотя ему было всего около тридцати. Прожив всю жизнь в Маялене, где солнце почти не светило, мужчина был очень бледным и больше всех страдал от Эльмуталет – обгорал и шелушился, обгорал и шелушился, пока его лицо не превратилось в розово-красную мозаику с буроватыми завитками мертвой кожи.

Из них вышла странная парочка: алхимик и подрывник. В Алконости они пошли вровень и с тех пор начали ездить вместе. В случае с любыми другими людьми это могло бы показаться дружбой, но Лазло не видел в их отношениях ничего столь безобидного. У Тиона Ниро не было друзей в Зосме, только поклонники, и Дрейв, похоже, с радостью занял эту роль, даже приносил ему завтраки и вытряхивал песок из сапог – и все это без какой-либо награды или благодарности. Лазло гадал, не было ли его давнее «спасибо» единственным разом, когда Ниро произнес это слово. Но юноша не чувствовал жалости к Дрейву. Вполне очевидно, что подрывник стремился не к дружеским отношениям, а хотел узнать секрет золота.