— Ты и ты, в машину!

Парни послушно забрались в кузов, их матери завопили, но мужчина не обращал на это никакого внимания, перешел к следующим подросткам.

— Ты, ты и ты — тоже!

Когда очередь дошла до Сеита и Бекира, самых старших братьев Зары, мать закрыла их своей фигурой:

— Семью не дам делить! Хоть убей!

Начальник посмотрел ей в лицо. Плотно сжатые губы, резко выпирающие скулы. Узкие черные глаза смотрят на него жестко, как татарские клинки.

— Вольфрам будешь мыть?

Мать не знала, что такое «вольфрам», но голос ее не дрогнул:

— Буду.

— Ладно. Поедешь с ними.

Мать еще только нагибалась, чтобы взять на руки Айну и Зару, а половина татарской толпы уже сломалась, ринулась к грузовику. Это матери, сестры и братья парней, отобранных начальником, полезли в кузов.

— Мама! Быстрей! — кричали из кузова Сеит и Бекир. — Айну давай! Зару! Где Рахмет?

Рахмет, Фархат и Гюльнара втроем пытались поднять в кузов железное корыто.

Начальник посмотрел на этот гвалт и беспомощно почесал затылок тюбетейкой. Потом сел в кабину и сказал шоферу:

— Поехали!

Грузовик дернулся и покатил назад, в горы. Пыль из-под его колес скрыла тетю Фатиму, ее малых детей и всех остальных, кого не взяли мыть вольфрам и кто остался тогда возле железнодорожной колеи.

Зара никогда больше не видела их. Род Бешметовых еще раз сократился вполовину.

Вольфрамовый рудник был в горах, узкие темные штольни уходили в душную глубину земли. Внизу в шахтах работали мужчины-отбойщики, кирками и лопатами они выдирали из тела горы спрессованную веками породу. Эта богатая вольфрамом порода называлась шлыт. Сеит и Бекир, как и другие 14—16-летние парни, должны были спускаться туда, на дно шахты, наполнять шлытом тачки и наравне с мулами и ишаками тащить их наверх. Потому что мулов и ишаков было мало, а фронту нужны были танки, тысячи сверхмощных танков «Иосиф Сталин», а танкам нужна была броневая сталь, а броневой стали нужен был вольфрам, много вольфрама, тонны. И, опережая мулов и ишаков, подростки тащили вверх тачки с тяжелым шлытом.

Тут, в верхних ярусах шахты, работали женщины и дети от восьми до тринадцати лет. Они мостили и ремонтировали шахтные спуски. Матери надрывались под тяжестью носилок с камнями и глиной, а по обе стороны носилок и под ними все время копошились дети — руками, плечами и спинами помогали матерям тащить этот груз.

За ремонт шахтных спусков — с шести утра до шести вечера — каждая семья получала хлебную карточку. После шести вечера можно было остаться на шахте и мытьем шлыта заработать дополнительный бон — талон на муку, отруби и комбижир. Поэтому шлыт промывали в корыте до поздней ночи, как золото, и магнитом извлекали из мутного раствора серую крупу вольфрама. Бон давали за мешочек вольфрама весом в полкило.

Ночью они шли домой — в земляные пещеры у подножия горы, рядом с глинобитным поселком шахтеров. Эти пещеры они тоже вырыли сами, они рыли их больше двух месяцев, до конца августа, и — голыми руками: начальник шахты не дал им ни одной лопаты или кирки. Потому что, сказал он, и кирки, и лопаты у него на вес золота, ведь ими забойщики шлыт добывают. И оба эти месяца — июль и август — они спали в хлеву, деля его с полуслепыми и вонючими шахтными мулами и ишаками.