— Похоже, это ЦРУ. Все-таки я не ушел от них, извините. Может, пойдем отсюда в другое место?

— Да плевать! — сказал Журавин. — Они нас не слышат. — И, отвернув полу своей кожаной куртки, показал «пин» — миниатюрную булавку. — Это тоже шумовой глушитель, только японский, последняя модель, из магазина «Spy». Итак, почему Шварц выбрал меня? Потому что мой эксперимент с фотосинтезом был красивым: я взял дюжину так называемых культурных растений, а из сорняков — лопух банальный, широколистный. И показал, что в одной и той же среде, на одной и той же почве и при одном и том же освещении банальный лопух растет в полтора раза быстрее, чем любое культурное произведение цивилизации — пшеница, рис, герань, томаты, ну и так далее. Иными словами, в борьбе за фотосинтез, то есть за место под солнцем, любой лопух раскрывает свои листья шире других и перекрывает всем остальным доступ к солнечным лучам. Шварц хохотал до слез! Нет, серьезно! Он сел на пол перед теликом и кричал, что у него оргазм от этого эксперимента. А потом пригласил меня на чай в профессорскую столовую, спросил, видели ли эту пленку мои предки, кто они такие и как они на нее реагировали. Я сказал, что мой отец хоть и генерал КГБ, но смеялся почти так, как он. Правда, без оргазма. И тогда Шварц сказал мне практически напрямую, чего он хочет. «Я вижу, ты остроумный парень, — сказал он, — и твой отец, кажется, тоже. Жаль, что он не бывает на моих лекциях, у меня есть еще несколько смешных идей. Может быть, ты снимешь мою следующую лекцию своей видеокамерой? Только я не хочу, чтобы это выглядело так, словно я через тебя прошу что-то у КГБ. Это никогда не работает, да мне от них ничего не надо. Наоборот, ты покажи ему мою лекцию как пример диссидентщины. Настучи на меня, ты понял?» Я понял его, но мы ничем не рисковали: мой отец никогда не стучал и никого не сажал, он был технарем — изобретал всякие пластиковые и жидкостные микрофоны, которые нельзя обнаружить металлоискателем, вот эту авторучку, которая у вас в кармане, и все такое. Ну да, что вы так смотрите? Мой отец был доктором технических наук, имел две закрытые госпремии за секретные разработки…

— Нет, ничего, продолжайте. Мне стало интересно.

— Еще бы! — хмыкнул Журавин. — Короче, когда я показал отцу лекцию Шварца, он взял эту пленку, видеомагнитофон и меня в придачу и помчался на дачу к Воронину, заму Чебрикова. Через неделю у Шварца была лаборатория на Пироговке, нам отдали под нее весь особняк какого-то института профсоюзов. Я сразу стал старшим лаборантом ЛАЭКБИ, а мой отец — куратором этого проекта с прямым подчинением Воронину. Нас засекретили так, что даже те, кто занимался в КГБ телепатами, «летающими тарелками» и прочей мистикой, не знали о нашем существовании. Зато мы знали все об их опытах — отец получил у Воронина и притащил нам всю документацию. Оказывается, разработкой психотронного оружия занимались тогда больше сотни институтов при КГБ, ГРУ и Министерстве обороны! Они тратили фантастические деньги! Но Шварц приказал выбросить в помойку все их разработки. «Вся их работа только подтверждает опыт Стаса с лопухами!» — сказал Шварц моему отцу, он был ужасно нахален. Впрочем, гений и должен верить в себя, иначе кто же в него поверит? Короче, в первый же месяц он перетащил в Москву своих лучших учеников — Акопяна из Еревана, Шаевича из Новосибирска и Фетисову из Улан-Удэ. Потом Акопян и мой отец привезли Бешметову из Сибири. Всем им КГБ дал какое-то жилье, а Шварц получил квартиру рядом с лабораторией, чтобы он не терял время на транспорт. Остальное был технический персонал, сорок человек, которые понятия не имели, над чем мы работаем. Точнее, им было сказано, что мы ищем лекарство от бешенства и отсюда, мол, наши опыты на собаках, обезьянах и эксперименты с психами в психбольницах. Короче, мы за пару недель укомплектовали лабораторию, и — понеслось! Я уже говорил, что весь МГУ знал, какой Шварц гений, но даже мы, его ученики, не думали, что он гений до такой степени! Он выдумывал такие клевые опыты, что уже через три месяца мы имели шесть миллиграммов фермента ненависти в растворе формалина, охлажденного до минус сорока Цельсия. А при элементарном нагревании до минус пяти — обратите внимание: не плюс, не при возгонке, а все еще при минусовой температуре! — реторта взрывалась! Вы кто по профессии?