Он умел засыпать в любой обстановке. Иногда ему хватало двадцати минут сна в сутки, а порой он отключался часов на восемнадцать, отсыпаясь впрок. Но каждый раз, закрывая глаза, он благодарил Бога за прожитый день.

Сегодня был прекрасный день. Он опять остался жив. И его друг остался жив. И враги понесли потери.

Но это неважно. Важно, что сегодня он привез к себе красивую и очень милую женщину. Его тянет к ней, и она не отстраняется. Она легкая и теплая, как птица. Ее так приятно держать в руках.

Он уже почти заснул, но вдруг подумал о том, что его ожидает. Кто-то хочет его убить. Невидимый и неумолимый противник ходит где-то рядом.

Ничего, успокоил себя Вадим. Бывало и хуже. Меня уже убивали не раз, да все никак не убьют. Бывало и хуже, но мы пробились. Пробьемся и сейчас.

Да, бывало и хуже, повторял он, чувствуя, как тяжелеют веки, и тело растворяется под тяжелым одеялом.

Он запретил себе вспоминать Чечню и Афганистан. Поэтому только отметил: «Да, там тоже было хуже, чем сейчас». Но хуже всего было на сомалийской границе… Вспоминать свою первую командировку было так же опасно, как и крайнюю. Но он не мог запретить себе вспоминать молодость.

А был он тогда совсем молоденьким, и именно поэтому не было ничего хуже, чем тот проклятый рейд. Нет ничего хуже, чем лежать в пустыне, между горящими машинами и трупами, когда пара вертолетов кружит над колонной и сверху добивает всех, кто еще дергается. И треск пулемета накладывается на рокочущий вертолетный пересвист.

Гранцов тогда служил специалистом по АТТ[2] в эфиопском полку. Земляки-разведчики попросили его перегнать «газик» с радиоаппаратурой, прицепившись к уходящей колонне бензовозов. Маршрут проходил близко к сомалийской границе, и аппаратура могла перехватить что-нибудь интересное во вражеском эфире. По дороге оказалось, что наливники направились на сопредельную территорию. Гранцов это обнаружил не сразу. Поначалу он даже радовался тому, что его приемник ловит такой чистый и сильный сигнал. (Сомалийцы к тому времени уже окончательно сменили свою технику на французскую и английскую, чем заметно облегчили работу наших радиоразведчиков). Радовался он, впрочем, недолго. Когда за барханами проплыл белый силуэт разрушенного форта, Гранцов понял, что он уже в Сомали. Попасть в руки сомалийцев — это предвещало в лучшем случае концлагерь и ожидание обмена. В худшем — смерть. Но еще хуже было бы попасть в разработку. Ведь у сомалийцев тоже были советники…

Вадим успел связаться со своими и сообщить координаты, после чего связь пропала. Зато перехваты продолжали его радовать: четкие, открытым текстом, на хорошем международном английском. Просто чудо, а не перехваты. Жалко было снимать наушники. Специалист Гранцов испытывал невыносимую душевную боль, на ходу расчленяя свою замечательную аппаратуру и незаметно выбрасывая ее из машины. Катушки с записями он, однако, сохранил, решив до критического момента держать их при себе в одном кармане с гранатой.

Позже выяснилось, что горючее и воду в Сомали отправил предатель. Этот подарок был адресован сомалийскому танковому полку, который как раз выдвинулся к границе. Командир полка и старший колонны наливников были родственниками. Измену раскрыли своевременно, да тут еще поспели координаты, переданные Гранцовым — и вдогонку дезертирам были отправлены вертолеты.