Врач — пациент, спаситель, Пигмалион, чудотворец, великий нереализованный писатель. Да, все так. И не только это. У Джинни развилось сильное положительное отношение ко мне. Она переоценила мою мудрость, мои потенциальные возможности. Она влюбилась в меня. Я попытался работать с таким положительным отношением, «пройти сквозь» него, переработать его с пользой для терапии. Но я также должен был работать и против себя. Я хочу быть мудрым и всезнающим. Это важно, что привлекательные женщины влюбляются в меня. Потому в моем кабинете мы были несколькими пациентами, сидящими в нескольких креслах. Я боролся с частями своего «я», старался объединить их с частями Джинни, конфликтующих с другими частями. Я должен был держать себя под постоянным контролем. Сколько раз я мысленно спрашивал себя: «Это для меня или для Джинни?» Часто я ловил себя на том, что начинал соблазнять или собирался это делать, от чего Джинни еще больше восторгалась бы мной. Сколько раз я убегал от своего бдительного глаза?

Я стал гораздо больше значимым для Джинни, чем она для меня. И так с каждым пациентом, а как может быть иначе? У пациента один терапевт, а у терапевта много пациентов. Поэтому Джинни и размечталась обо мне. Вела воображаемые разговоры со мной в течение недели (точно так же я разговаривал со своим аналитиком, старушкой Оливой Смит — благослови, господи, ее непоколебимую душу). Или воображала, что я здесь, рядом с ней и наблюдаю за каждым ее шагом. И все же тут есть ее что-то. Верно, Джинни редко посещала мое воображение. Я не вспоминал ее между занятиями, никогда не мечтал о ней, и тем не менее она мне очень нравилась. Думаю, я просто не позволил себе полностью заглянуть в свои чувства, поэтому должен так нескладно выуживать все это из себя. Показателей этого было много: моя ревность к Карлу; мое разочарование, когда Джинни пропускала занятие; ощущение уюта и спокойствия, когда мы были рядом («уют» и «спокойствие» подходящие термины — без явной сексуальности, но и не бесплотные). Все это самоочевидно, я ожидал и осознавал их. Что было неожиданным, так это взрыв моих эмоций, когда в мои отношения с Джинни вмешалась моя жена. (Ранее я рассказывал о нашей вечеринке в Калифорнии после окончания курса терапии.) Когда Джинни ушла, я был мрачен, рассеян, раздражен и угрюмо отказался обсуждать с женой прошедший вечер. Хотя мои разговоры по телефону с Джинни были, в общем, краткими и абсолютно рабочими, я неизбежно чувствовал себя натянуто, если в это время в кабинете присутствовала моя жена. Вполне возможно, что в силу внутреннего противоречия я пригласил жену поучаcтвовать в наших отношениях, чтобы помочь мне с моим встречным переносом. (Хотя я не уверен. Моя жена обычно помогает мне, редактируя мои работы.)

Все эти реакции становятся объяснимыми, если сделать вывод, что я по уши втрескался в Джинни.

Позитивный перенос Джинни во многом осложнил лечение. Ранее я писал, что она записалась на курс больше ради того, чтобы быть со мной. Вылечиться означало сказать до свидания. «Поэтому она оставалась во взвешенном состоянии в огромной пустоши бескорыстия, не настолько в хорошем состоянии, чтобы оставить меня, но и не настолько больная, чтобы ввести меня в отчаяние». А я? Что делал я, чтобы не дать Джинни уйти от меня? Эта книга является гарантией, что имя Джинни никогда не станет полузабытым в моей старой записной книжке или именем, потерявшимся на магнитной ленте. Как в реальном, так и в символическом смысле мы победили завершение. Не будет ли слишком сказать, что этой совместной работой мы оформили наши любовные отношения?