Конечно, эти беженцы были ценным источником информации о «преступлениях коммунистических партизан». Но и коммунисты тоже не теряли времени и возможностей. «Вы приехали расследовать преступления против гражданского населения – так получите». Буквально толпы свидетелей (вьетнамцев), явившиеся в Комиссию, рассказывали такое, что сильно напоминало десятилетней давности зверства эсэсовцев генерала Достлера над добрыми французами (да еще откуда-то выяснилось, что в антипартизанских подразделениях французской армии в Индокитае до сих пор в немалом числе служат самые настоящие немцы, когда-то воевавшие в ваффен СС). И замолчать это было никак нельзя – поскольку в Сайгон вместе с Комиссией приехали и журналисты, в том числе и от коммунистических стран, да и Церковь занимала откровенно двурушническую позицию, и вашим и нашим. В итоге господин губернатор вызвал к себе французских членов Комиссии (и Ламбера в их числе) и устроил разнос, как сержант новобранцам.

– Что получила Франция в результате вашей деятельности – кроме скандала и убытков? Комиссия ООН – а вы для чего в нее включены, защищать абстрактную истину или отстаивать интересы отечества? Нас не интересуют дохлые вьетнамцы – найдите тех, кто убивал французов, черт побери!

Коммунисты не препятствовали и тут – хотя, как сказал полковник Леру, найти тех нападавших, дело безнадежное, ударные части Вьетконга, «десятые батальоны», как их называют, высокомобильны и могут сейчас хоть в Лаосе быть, хоть на границе с Аннамом. Но попытаться стоило, чтоб хотя бы успокоить губернатора и Париж – и Ламбер был среди тех, кому было разрешено выехать в партизанские отряды и беседовать с самыми настоящими вьетконговцами. Особой ненависти к себе Ламбер не заметил, в партизанской зоне можно было, как оказалось, и французов найти – врачей, учителей, кто «не запятнал себя преступлениями против вьетнамского народа», их не трогали. Местного языка Ламбер не знал, пришлось через переводчика объясняться – и не то чтобы ему лгали, но вряд ли даже цивилизованный человек сумеет точно ответить на вопрос, что он делал в такой-то день три месяца назад, если только дневник не вел. А сами вьетконговцы были похожи на самых обычных крестьян: «Воюем, чтобы жить, как жили раньше. И так будет, когда вы уйдете».

Но все же какие-то ценные сведения удалось получить. В нескольких отрядах, а также в нескольких партизанских деревнях повторяли о «чужих, пришедших с запада, из Камбоджи, они не признавали наших правил, были невероятно жестоки». И это, опять же по словам вьетнамцев, было весной, «в начале сезона дождей». А затем они ушли назад на запад, «и больше о них мы ничего не знаем».

– Вы раскопали, вам и продолжать, – сказал глава Комиссии, господин Эмон, – поезжайте в Пномпень, месье Ламбер, может, что-то и узнаете. Судя по тому, что известно про тамошних красных, это похоже на правду – по крайней мере, стоит проверить.

Ламбер прибыл в Пномпень в очень неудачный момент, когда к нему подходила коммунистическая армия его королевского величества Сианука. И город был переполнен беженцами, еще больше чем Сайгон – но это были другие беженцы, не «приличная» публика, а в большинстве такие же крестьяне, они заполнили все дома и сараи, спали иногда прямо на улицах. Они смотрели с ужасом и рассказывали ужасные вещи.