Уже у меня мы вместе с бабулей Пост немножко посмотрели телик – шел «Мэтлок», – а потом выскользнули на задний двор, туда, где над еще влажной от вечернего полива травой высилась катальпа, наполнявшая горячий воздух тяжелым сладким ароматом своих белых цветов. Мы смотрели, как сумерки без спешки уступают ночи: как цвет неба из густого розового и ярко-лилового постепенно становится чернильно-синим, а потом и вовсе черным.

Зажглись первые звезды. Они мерцали, словно лампочки над афишами кинотеатра в центре города. И тут Ирен спросила меня:

– Как думаешь, нам влетит, если кто-нибудь узнает?

– Да, – ответила я без раздумий. Никто никогда не говорил мне, что с девочками целоваться плохо, это и без того было всем понятно. Девочкам полагалось целовать мальчиков, и именно так они и поступали – в нашем классе, по телику, в фильмах, да повсюду. Мальчики и девочки. Только так. Все остальное было чем-то ненормальным. Конечно, я видела, как девчонки нашего возраста разгуливают, держась за руки, возможно, некоторые из них даже чмокают друг друга, но я точно знала, что наш поцелуй на сеновале был совсем другим. Он был как у взрослых, значил что-то серьезное, как Ирен и говорила. Мы не просто решили попрактиковаться. Может, и решили, но не совсем. По крайней мере, я так не думала. Но ничего этого я Ирен не сказала. Она и сама все понимала.

– Что ж, секреты мы хранить умеем, – добавила я наконец. – Нас же никто не заставляет всем об этом докладывать.

Ирен молчала, а мне в темноте было не разглядеть ее лица. Пока я ждала ответа, мне казалось, что слова, мысли, чувства словно бы застряли в этом пропитанном медовым ароматом жарком воздухе.

– Хорошо, но… – Ирен осеклась, когда на заднем крыльце мелькнул свет и в проеме затянутой противомоскитной сеткой двери показался квадратный силуэт бабули Пост.

– А не пора ли вам баиньки, девочки? – позвала она нас. – Можем съесть по шарику мороженого перед сном.

Мы смотрели, как ее фигура перемещается от двери вглубь дома, в сторону кухни.

– Но что, Ирен? – шепотом спросила я, хотя знала, что бабуля не услышала бы меня, даже стой она рядом с нами во дворе.

Ирен вздохнула. Я слышала это. Вздох был совсем короткий.

– Но, Кэм… Думаешь, мы можем попробовать еще?

– Да, если потихоньку, – ответила я.

Видимо, даже в таких потемках она могла разглядеть, как пылают мои щеки, но ей даже этого было не нужно. Она просто знала. Ирен всегда все знала.

В Майлс-сити решили, что лучше места, чем озеро Сканлан, для городского бассейна не найдешь. Вообще-то это было не озеро, а здоровенный пруд. В воду уходили деревянные мостки, дистанция между которыми, как и предписывают правила федерации плавания, составляет пятьдесят ярдов. Половину берега покрывал довольно крупный коричневый песок. Им же было засыпано и дно, во всяком случае, какой-то его участок, так что наши ноги не утопали по щиколотку в иле. Каждый год в мае муниципальный совет распоряжался открыть трубу, и воды реки Йеллоустоун наполняли обмелевший к тому времени пруд. Все, что только могло пройти сквозь решетку водосбросной трубы, оказывалось в бассейне: крошечные сомики, змеи, малюсенькие улитки, которые питаются утиным пометом (от них еще бывает красная сыпь по всему телу – ее так и называют «водяная чесотка»; у меня все ноги сзади идут пятнами, и кожа от нее так и горит, особенно под коленками).