А у богатеев сельских да деревенских брать можно в долг – хучь зерном, хучь лошадь арендовать. Вот только отдавать приходится много больше, чем брал. Кулаки-мироеды, они такие. Сволота!
Есть и такие, как Ваня – заработать в городе решил, да от отца отделиться. Своим хозяйством жить. Разные все.
— Гля! — ткнул меня с бок один из мужиков, обдав табашным запахом. — Никак дружки твои?
Я как увидал, так и подскочил, только руками махаю, чисто мельница. И рот сам расползается, в улыбке-то.
— Егор!
Дружки окружили, улыбаимся да обнимаимся, по спинам друг дружку колотим. Знамо дело, не виделися давно! Пущай не все из нашей кумпании смогли прийти, а шестеро только, но и то здорово. Скучал ведь!
Мишка-то Пономарёнок раз прибежал, да раз с ним и с Дрыном потом увидеться довелося, уже не на Хитровке, а чуть поодаль. Оно ведь как? Им к нам, на Хитровку, суваться опасно – калуны. А мне туда, потому как полиция и хозяин бывший. А ну как схватит?!
— Мы у Федула Иваныча еле отпросилися, — Дрын ажно подпрыгивает, так его распирает всего. — Сам не идёт, печёнку что-то прихватило, ну и нас одних не пущал.
— Антип что? Подмастерье?
— А! К зазнобе на завтра отпросился, раз уж выходной, там дело к свадебке. Вот мастер и опасался, что обидят нас здеся, без взрослых-то. Еле-еле уговорили! Отпустил только, когда сказали, что при земляках твоих будем!
— Ну и Пахом Митричу спасибо, — он кланяется в сторону старшего из мужиков, — что мастеру пообещал присмотреть за нами.
— Всё, всё, — смеётся тот опосля того, как дружки мои поклонилися ему вслед за Сашкой, — уважили, показали вежество! Теперя отойдите чуть в сторонку, а то знаю я вас – галдеть будет хуже грачей, торговок рыночных переорёте.
— Енти могут! — засмеялися мужики. — Кыш, кыш отседова!
Отошли чуть в сторонку – так, что на виду у земляков моих быть, но и не мешать им вести мущщинские разговоры.
— Народищу! — сказал Ванька Прокудин, самый младший из нас, тараща вокруг светло-серые, чуть лупоглазые глазищи. — Мы покуда шли, так чуть не половину Москвы повидали. Идут и идут, никак не кончатся!
— Ага, — подтвердил Архип, вытащив из-за пазухи вялую здоровую моркву. — Кому дать? У меня много! Зубы почесать-то! Народу много, то ладно. Мы-то успели засветло подойти, а кто ишшо подходит только, ноги впотьмах ломаючи. Здеся ж карьер раньше был, ну ямин-то понаоставили!
— Ох и засрут же ямины эти к утру! — сказанул Понмарёнок. — Иные, думаю, до самого верха! Чё ржёте-то, ироды? Народищу сколько набралося? У одного из десяти брюхо прихватит, так уже… хватит ржать! Идти когда завтра за подарками, так следить надобно, что в говна не ступить!
Сидели так, разговаривая о всяком-разном и смеяся поминутно, долго сидели – сильно заполночь, наверное. Оно ведь и им антирес есть о Хитровке и хитрованцах, и мне – о дружках да жизни их. Да не мы одни такие, многие не спали.
Ну а потом всё, разлеглися потихонечку и засопели. Я чуть не последним заснул, с Мишкой и Сашкой всё разговаривал, уже лёжа. Хотел было ботинки снять, ради праздника обутые, да под голову сунуть, но передумал – больно много тут всяких-разных! На некоторые рожи глянешь – чистый портяношник, может даже и с Хитровки. Так што нет… пущай и прело ногам, да спокойней…