— Все так, — покивал Феликс. — Это я так — ворчу. Устал…

Коснулись в беседе они и Тучкова[4].

Он оказался тесно связан с т. н. «ягодным делом». Через Генриха и его связи, оставшиеся еще со времен Свердлова, он «реализовывал» изъятые церковные ценности. Далеко не все, но весьма много. Те самые, что регулярно «пропадали», после конфискации. И Дзержинский не знал, кем его заменить, потому что он вроде как успешно занимался церковными делами.

— А успешно ли? — отхлебнув из кружки, спросил Фрунзе.

— А разве нет?

— Если хочешь, я тебе расскажу, как это все выглядит со стороны простых крестьян и обывателей. Если нет — то и помолчу. А то ты и так уже вон ворчишь.

— Ты обиделся что ли?

— Шутишь? С чего? Ты просто устал, и я не хочу тебя пустой болтовней перегружать. Сам я в церковных делах несилен. И могу только пересказать, что слышал краем уха. Ты ведь знаешь, я с простым людом охочий поболтать.

— Знаю-знаю. — расплылся в улыбке Феликс Эдмундович. — Иной раз подойдешь к заводу. И с каким-нибудь слесарем языками зацепишься. А у директора местного семь потов сойдет, пока он стоит и наблюдает за тобой в окошко. Мой человек думал, что у того сердечный приступ случиться за время того разговора.

— И ведь не зря беседовал.

— А кто говорит, что зря? Очень даже дельно. Да и этот «жучок» себя выдал с головой…

Немного пошутили. Посмеялись. Вспоминая тот забавный эпизод. После чего Фрунзе перешел к куда более серьезной теме. К деятельности Тучкова.

— Если очень кратко, то его усилия ведут к тому, что РПЦ теряет централизацию.

— А это плохо?

— Это катастрофа. Смотри сам. Пока у церкви есть единый центр — она является единым телом, единой структурой. С ней можно как-то адекватно взаимодействовать. Через ее руководство. Если добиться ее системного раскола, то потребуется договариваться уже с каждым из осколков. А это уже намного больше усилий и проблем. Посмотри на старообрядцев. Ты хоть представляешь себе объем усилий, который нужен для того, чтобы с ними о чем-то договориться? У них по сути — в каждом селе своя церковь. И соседи им не указ. Я утрирую. Но лишь для того, чтобы подчеркнуть катастрофичность этого пути.

— А зачем с ними договариваться? — нахмурился Дзержинский.

— А как вы мыслили с ними вообще взаимодействовать?

— Расчленить и извести. Построив атеистическое общество.

— У нас около 80–90 % населения или верующие, или как-то ассоциирующие себя с религией. Но на долю РПЦ порядка 70 % верующих, а может и больше.

— Много. Согласен. Образование и просвещение позволит им перейти в атеизм.

— Брось. Если человек верующий, то скорее всего, это с ним будет всю жизнь. Так как это форма его мировоззрения. Часть его бытия. Даже если он станет на людях утверждать обратное. А теперь представь: церковь разбивается на массу не связанных между собой осколков и уходит в подполье. Ведь она находится под ударом и уход в подполье, согласись, вполне естественный для нее шаг в сложившихся обстоятельствах. И делает она это все, имея вот ТАКУЮ монументальную среду поддержки у населения. Представил? Спешу тебе напомнить, что у нее опыта существования в подполье куда больше, чем у всего революционного движения вместе взятого. И в куда более суровых, жестких условиях.