— А то и похлеще. Люди то куда более щедрые в таких оценках. Да и основания, вероятно, есть, отличные от простых умозаключений.

— Какие еще основания?

В свое время, работая в УБОП, Михаил Васильевич слышал о «доме Жемчугова» в Курске. Где в 1990-е нашли в подвале своего рода гекатомбы с замурованными и явно принесенных в жертву подростков. Анализ останков показал, что они относились к периоду от начала XIX века до конца 1930-х. То есть, их там около века убивали и замуровывали. Вот Михаил Васильевич и поведал отрывочно эту историю, подавая ее как слухи. Дескать, слышал. Решил навести справки. Дом действительно мутный. Местные жители разное болтают. А сотрудники ОГПУ Курска его словно в упор не видят. Поэтому он туда дальше не полез. Не его зона ответственности.

— Но зачем? Какой смысл? Не понимаю… — покачал головой Феликс.

— А то ты не знаешь? — смешливо фыркнул Фрунзе.

— О чем?

— О том, что еще в самом начале, в ЧК пришло очень много… кхм… старообрядцев.

— И какая связь?

— Старообрядец старообрядцу рознь. Этим словом называют очень много разных течений, приличная доля которых к христианству уже давно никакого отношения не имеет, кроме самоидентификации, — мрачно усмехнулся Фрунзе и поведал ему массу всего интересного.

Например, про «тюкальщиков» — секту старообрядцев, которые считали, будто бы вознестись в царствие небесное можно только погибнув как можно более болезненным образом. И старались в этом помощь всем, до кого руки дотягивались. Даже если эти «все» не сильно рвались в рай. Самый популярный способ «вознесения» у них был связан с разбиванием костей молотками, через что их «тюкальщиками» и прозвали.

Или другой пример, секта «бегунов». Они проповедовали отказ от социальных институтов, денег, работы, законов мирских и так далее. Мутя воду везде и всюду. Сами же при этом активно побирались, выклянчивая деньги, совершали преступления, грабежи, убийства. И вообще вели себя крайне деструктивным образом. Кроме того, их не раз ловили на ритуальных убийствах как подростков, так и детей — для получения крови, идущей на их ритуалы. Так, например, в некоторых группах «бегунов» считалось необходимым раз в год совершать причастие кровью. И брали они ее отнюдь не добровольно и по капельке. Из-за чего местные жители, когда узнавали о появлении в их краях этих кадров, могли легко устроить самосуд и перебить их от греха подальше.

И так далее.

И по мере того, как Фрунзе рассказывал про этих «прекрасных людей», Дзержинский все сильнее и сильнее обхватывал голову руками.

Михаил Васильевич еще в бытность свою работы в УБОП со всем этим зверинцем познакомился. По бумагам. И знал, что вся эта гадость и во времена РФ нет-нет да попадалась в руки оперативников. Как и о том, что именно эти люди в основе своей и хлынули в советскую милицию и ЧК на заре их становления.

Их начали чистить только ближе к концу 30-х. Но очень осторожно. Серьезно же взялись лишь после войны и более-менее разобрались как бы не к началу 70-х. В 30-е же обычной историей было увольнение из НКВД людей за «сочувствие» к тем же «тюкальщикам» или даже, прости господи, «скопцам». Простое увольнение. О том, какие художества там натворили эти «веселые ребята» даже и речи не шло. А ведь именно с этими «замечательными людьми» и связаны многие «перегибы на местах» в работе органов. Выразившись как в фабрикации дел 20-х — 30-х годов, так и во внесудебных расправах.