Трофим не пытался вернуть себе монокуляр, и я продолжал пристально рассматривать лагерь. Существовала крохотная надежда подстраховать Гудрона с другой стороны. И света теперь достаточно, и карабин у Трофима с отличным боем — я успел убедиться. А Гудрон меж тем все шел и шел, пока наконец не остановился на краю лагеря. Он начал что-то говорить, и я невольно улыбнулся: язык у него острый как бритва! Ситуация не совсем подходящая, но с него станется язвить в любой.

Вскоре из палаток начали появляться люди Абвера, и одним из последних вышел он сам. Без оружия, с руками на затылке, они собирались рядом с Гудроном. Затем дружно уселись на колени, держа руки все там же.

— Сколько их осталось?

— Семь человек, — ответил я, возвращая монокуляр. По крайней мере, тех, кто может передвигаться самостоятельно. Должны же среди них быть раненые? — Пошли и мы?

Какой смысл оставаться здесь? К Гудрону уже присоединились Слава, Гриша, Янис и сам Грек. Гриша так вообще по-хозяйски в лагере что-то осматривает. И по-прежнему неизвестна судьба Демьяна. Сколько я ни пытался разглядеть его самого или его тело, так ничего и не увидел.

— Пойдем, — согласился Трофим, первым поднимаясь на ноги.

Мы неспешно побрели в сторону лагеря и успели пройти треть расстояния, когда Трофим удивленно сказал:

— Смотри-ка что!

Из зарослей слева от нас показались три человека. Нет, опасений они вызывать не могли, но само их появление стало для нас полнейшей неожиданностью. Зато пришло понимание: попытайся люди Абвера уйти в Радужный, у нас с Трофимом была бы неплохая подмога.

— Этих не знаю, — сказал я.

— Я тоже их прежде не видел. Так, Дима, может, мне ускориться? Предупредить всех, чтобы они тебя настоящим именем не называли — к чему тебе это?

— Думаю, сами догадаются.

Они признали меня издалека, чем угодно готов поклясться. Но не проявляют к моей персоне особого интереса, который в несколько иной ситуации непременно имел бы место. И это означает, что, когда мы с ними встретимся, никто не кинется ко мне, заорав во все горло: «Теоретик, так ты, оказывается, жив, бродяга, черт бы тебя побрал! Мы думали, что ты уже ласты отбросил!» Или что-нибудь в том же духе.

Я оказался прав. На мой приветственный взмах рукой и Грек, и все остальные отреагировали примерно таким же образом. Как будто встретились знакомые друг другу люди, которые вместе выполнили работу. Мы обменялись репликами, в которых тоже все было по делу. Грек поблагодарил за неожиданную помощь и переключился на разговор с теми троими, появление которых из зарослей стало для нас с Трофимом полнейшей неожиданностью.

Демьяна в лагере не оказалось. Ни среди живых, ни среди мертвых. Я прямиком направился к Абверу. Тот, даже стоя на коленях, умудрялся среди остальных пленных выделяться своей, как выразился бы Борис Гудрон, с его тюремным прошлым, борзостью.

— Демьян где?

— Этот рыжий, что ли? Рыб кормит, где же еще? Жаль, что не в твоей компании.

Сам Гудрон, стоявший неподалеку, слушал наш разговор с интересом, но молчал. Некоторое время безмолвствовал и я, совершенно не представляя, что делать дальше. Абвер мог как солгать, так и сказать правду. И о чем теперь его спрашивать? Потребовать дать слово, что Демьян мертвый? Глупо. Настоять на том, чтобы он указал, где именно лежит труп Демьяна? Так он просто ткнет пальцем в сторону моря и заявит: где-то там. И снова я буду выглядеть не менее смешно. От всей души приложиться к его физиономии подошвой берца, чтобы стереть с нее ухмылку, чего мне страстно хотелось? Он — пленный, к тому же не мой.