— Смотри-ка, — повернув лодку веслом, князь посмотрел назад. — А кораблик-то приотстал.

— Испугались! — радостно хлопнула в ладоши Аманда. — Тут вон сколько всех… Вовек нас не сыщешь!

— А если очень надо? — перекрикивая ветер, спросил Егор. — Ты бы отстала? Опустила руки?

— Я бы?.. Ну, нет!

— А что бы сделала?

Вожников свою собеседницу видел плохо сквозь прорехи поднятого вновь паруса, однако по ее тону прекрасно знал, какое в этот момент выражение лица у этой, надо сказать, весьма сообразительной девчонки. Вот сейчас она задумчиво наморщила нос и накрутила на палец локон.

— Я бы что сделала?

— Ну да, ты.

— Осмотрела бы все лодки! Даже нет — спросила б у рыбаков… у старосты — просто дала бы ему денег.

— Умница! — похвалил Егор. — И наши мавры поступят точно так же! Разве они глупее нас?

— Мавры? Глупее! Они же не верят в Христа!

Аманда воскликнула это с таким убеждением, что Егор не знал, что и сказать. Лишь буркнул:

— А ты у нас расистка, оказывается!

— Кто-кто?

— Думаешь, они не сделают так, как ты сказала?

— Думаю, все же сделают, — со вздохом согласилась девчонка. — Значит, нам не надо плыть ни в Барселону, ни в Матаро. Надо просто скорее к берегу! Вон, видите, там, вдалеке, горы?

Насквозь пронизав скопище лодок, беглецы весело помахали рыбакам и, чуть удалившись, направили угнанный челн к берегу, узкая полоска которого уже была хорошо видна — не так и много оставалось плыть.

— Я б убрала парус.

— Так и сделаем. Давай.

Конечно, обломок весла оказался плохим подспорьем по сравнению с наполненным ветром парусом, пусть и рваным, однако лодка все же двигалась, а мавританский корабль, казалось, все так же и стоял…

— Нет, они уже не стоят, — повернувшись, Аманда внимательно посмотрела на море. — Подняли над бушпритом парус… скутум, или, как говорят англичане и португальцы, блинд. Осторожно идут к рыбакам.

— Пусть идут. К черту! — Князь орудовал веслом с ожесточенностью галерного раба и в данный момент был вовсе не склонен к светской беседе, прикидывая: а что делать дальше, на берегу?

Идти в Матаро — это понятно… Впрочем, не идти — пробираться, ведь кругом враги, Барселона-то принадлежит Арагону. Наверняка по всей округе рыщут вражеские разъезды, на дорогах выставлены посты, а по деревням стоят воинские отряды. Попробуй проберись в Матаро! И все же нужно было пробраться — что еще делать-то? Тем более одному это сделать куда легче, нежели целым отрядом, одному-то можно и затеряться, замаскироваться, проникнуть… Одному? Да нет, вдвоем — князь вовсе не собирался бросать свою спутницу: сгинет, бедолага, пропадет — кому она здесь нужна-то? Хотя… а в Матаро она кому нужна? Дома нет, родичей — тоже. В монастырь к тому же не хочет… Замуж бы ей, да кто возьмет бесприданницу-крестьянку? Разве что такой же сиволапый мужик из самых бедных — майся потом всю жизнь в беспросветной нищете и бесправии, рожай каждый год детей мал мала меньше, из которых большинство умрет еще в младенчестве. Плюс ко всему — тяжкий крестьянский труд от зари до зари, выпавшие от недостатка витаминов зубы, а те, что не выпали, муж выбьет, срывая на супруге злобу за свою убогую жизнь. Так и хорошо, что выбьет: бьет — значит, любит, любимая пословица крепостных крестьян. Таким образом, лет через десять, а то и раньше вся эта золотистая кареглазая красота померкнет, осыплется, как слетает мишура с застоявшейся до февраля новогодней елки: беззубая, с морщинистым животом и обвислой, как у старой суки, грудью, Аманда уже в тридцать лет будет выглядеть на все пятьдесят — а это и есть старость. Каждый год — на сносях, непосильный труд, быстрое увядание и смерть. Вот и все радости. Жаль девочку, жаль.