были только у непальцев. У меня не было никакой уверенности, что моя информация (на английском) при передаче по цепочке не исказится. Поэтому я воспользовалась помощью Нгимы[168]. В результате, чтобы связаться с Пембой, я должна была передать свое сообщение Нгиме [сирдару базового лагеря], тот диктовал его на непальском Гяльцену [шерпу из второго лагеря], и только потом оно попадало к Пембе [в четвертый лагерь]. Точно так же, если Пембе нужно было что-то передать вниз, все опять шло по цепочке через Гяльцена и Нгиму, пока не попадало ко мне. Нгима же очень странно доводил до меня поступавшую информацию. Я часто бегала в лагерь Роба Холла. У Роба Холла дела со связью были поставлены лучше, поэтому там я могла узнать гораздо больше. Но все равно я постоянно связывалась по рации с Нгимой и спрашивала его: «Ну как там? Есть новости?» Каждый раз, услышав в эфире непальскую речь, я вызывала по рации Нгиму, надеясь получить от него новые сведения. Приведу один пример в доказательство его халатности. Без четверти одиннадцать вечера я, услышав на связи непальскую речь, позвонила[169] Нгиме и спросила: «Что нового?» «Ничего», — ответил он. «А с кем ты разговаривал?» — удивилась я. «А, это я с Пембой», — ответил Нгима. Ему только что сообщили, что Скотт, Лопсанг, Макалу, трое тайваньских шерпов и один из экспедиции Роба Холла находились недалеко от Южной седловины. «Ты же знаешь, Нгима, — сказала я ему, — насколько для меня важны все эти новости! Ты должен сообщать мне о них». Позднее, в час ночи (11-го мая 1996-го года), Нгима опять выходил на связь с Гяльценом, который перед тем разговаривал с Лопсангом. Лопсанг Янгбу тогда еще не вернулся в четвертый лагерь, а Гяльцен про него сказал, что тот «кашлял и был в плохом состоянии». Услышав об этом (про кашель я смогла разобрать и на непальском), я со всех ног побежала из лагеря Роба Холла к себе, чтобы успеть на связь. Но Нгима уже дал отбой. Им и в голову не пришло, что если человек «кашляет и в плохом состоянии», то ему нужно посоветоваться с врачом! Они как будто забыли, что в базовом лагере имелся экспедиционный врач, всегда готовый дать консультацию. Потом последовало шестичасовое молчание. Такая уж была у нас связь. Но я аккуратно записывала все полученные сообщения, начиная с момента выхода из четвертого лагеря. С самим Скоттом я в последний раз разговаривала 8-го мая, в восемь часов. Это было еще до штурма вершины. Я бы хотела рассказать об этом подробней. Но когда? Может, прямо сейчас?

Сэнди: Хорошо.

Лин: Почему бы нет?

Ингрид: Тогда обо всем по порядку. В восемь часов утра восьмого мая я беседовала по рации со Скоттом. Он сообщил что все чувствуют себя хорошо, и экспедиция направляется в третий лагерь. Вначале планировалось выйти рано утром, но из-за поднявшегося ветра участникам пришлось немного задержаться. С полудня до четырех часов вечера я несколько раз связывалась по рации с шерпом Гяльценом. Гяльцен тогда работал во втором лагере. Он выходил на связь с Фишером и передавал сообщения. Я пыталась поговорить с самим Скоттом, но у меня ничего не вышло. Гяльцен сказал, что Фишер поднимается по маршруту. Позднее (около четырех часов дня) Скотт передал, что все благополучно добрались до третьего лагеря, особо подчеркнув, что Шарлотта и Тим нормально себя чувствуют. В тот день сообщений больше не поступало. 9-го мая я пыталась выйти на связь с восходителями в наше обычное время: в 8:00, 12:00 и 18:00. Безрезультатно. Сообщения поступали ко мне от Гяльцена; иногда напрямую, иногда через Нгиму. Из них можно было понять, что в четвертый лагерь все поднялись между четырьмя и пятью часами вечера, причем Сэнди, Скотт и Нил немного отстали от остальных. Во всех сообщениях рефреном повторялось: «все чувствуют себя хорошо, все идет по плану». Мне казалось, что мои собеседники просто выполняют распоряжение Скотта: «Скажите Ингрид, что все в порядке». Не исключено, конечно, что эти слова добавлялись к сообщению в процессе его передачи, — ведь все понимали, что именно это я хотела услышать. Вечером Нгима говорил напрямую со Скоттом. Моя рация была включена, но то ли из-за того, что я работала в связной палатке, то ли по какой-то другой причине, я ничего не услышала. Этот сеанс я пропустила. Потом я выспросила все у Нгимы, заменила батарейки в своей рации и даже поменялась с ним рациями. Нгима рассказал, что, по словам Скотта, у экспедиции все было в порядке. Особо подчеркну тот факт, что мне ничего не было сказано ни о болезни Лопсанга, ни о том, что он не пойдет провешивать перила заранее. О плохом самочувствии Скотта я также ничего слышала.