– Может, мы снова это… газетку подстелем и отвезем, а?

– Сначала позвоните. Потом газетку стелить будем.

Дуся безразлично оперлась задом о столбик шлагбаума и, отвернувшись, скрестив на груди руки, дожидалась, пока один из очумевших охранников будит жильцов и сообщает, что прибыла-с позавчерашняя пропажа. Чуть позже, подстелив под пропажу бумажку, тот же охранник живенько довез ее до ворот нужного домовладения.

Евдокия уже начинала привыкать к тому, что каждый раз, планируя и мысленно проигрывая встречи, натыкается на какую-то неожиданность. Все шло наперекосяк: в гостиной Муромцевых оказывался Паршин, «жених» не всплескивал руками, а денежку в них получал… На этот раз все получилось по сценарию. Приехавшую Дусю встречали с вытянутыми лицами: Казимирович в атласном халатике поверх пижамы, его маменька в поролоновых бигуди и длинной ситцевой ночнушке, торчавшей из-под пеньюара, и полностью одетый Паршин. Чуть позже прибежал разбуженный родственниками Евгений Ильич в домашних шлепанцах. Не проснулись только дети и Елена Викторовна, которую продолжали держать на транквилизаторах. (Но на присутствие последних Евдокия, впрочем, и не особенно рассчитывала.)

– Ты где была?! – озвучил общий вопрос ненаглядный московский шеф.

Грязная как прах сыщица сурово буркнула:

– Работала. Всем доброе утро. Я спать. Пойдем, Олег, у меня на сон три часа. Дел – завались.

Дуся прошла вдоль строя Муромцев, по пути цапнула Олега за руку…

– Евдокия! – выкрикнул ей в спину таможенник. – Ты ничего не хочешь нам сказать?!

– Рано, – не останавливаясь и не поворачиваясь, ответила девушка. – Пока – рано.

Дуся тяжело поднялась по лестнице, прошла в гостевую спальню и на пороге ванной комнаты бросила патрону:

– Тумбочку к двери придвинь, по дому пистолет с глушителем гуляет.

Закрыться в ванной Евдокия не успела. Паршин ворвался следом и, озверело глядя на напарницу, зашипел:

– Что за спектакль ты тут устроила?! Что происходит, Землероева?!

– Олег. Мне «мяу» сказать трудно. Дай помыться.

Слабо пихаясь в грудь начальника, не поднимая на него глаз, Евдокия выставила шефа из ванной.

Уснула девушка в объятиях Олега. Как только Дуся вышла из душа и легла на кровать, Паршин схватил ее и так стиснул, целуя в макушку, что Евдокии стало стыдно: дура она бессердечная, Олег переживал, извелся, почернел, как эфиоп, от беспокойства… Поднять лицо, поцеловать?

Мечты остались только в мыслях. Поцеловаться не хватило сил.

– В полдень мне надо быть в городе, – пряча глаза от начальника и торопливо глотая самолично сваренный кофе, говорила Землероева. Встречаться взглядом с Олегом, которого она, едва проснувшись, попросила не задавать вопросов, было невыносимо! Паршин укорял осунувшимся лицом. – Тебе не о чем беспокоиться. Меня будут охранять и прикрывать. Хорошо будут, Олежка, на совесть.

– Исчезновение Терезы из больницы опять твоя работа?

Двадцать минут назад, когда московские гости спустились на кухню, им встретилась встревоженная Елена Викторовна.

– Евгений приезжал, – сообщила вдова. – Он ездил навестить Терезу, узнал, что она потихоньку ушла из больницы еще до утреннего обхода. Женя приехал сюда, проверить, не вернулась ли Тереза домой… Модест, – обратилась Елена Викторовна к появившемуся на кухне критику, – ты не знаешь, где Тереза?!