— Убей! — повторила индианка и протянула монаху нож. — Это ведь она во всем виновата.

На-Чан-Чель перевела вгляд на Лукрецию.

— Это ты во всем виновата, бледнолицая ведьма с сердцем койота. Ты околдовала Роджера и лишила его разума, ты вынудила его сделаться убийцей моего брата, обрекая меня на муки выбора между праведной местью за свой род и благодарной любовью за свое спасение. Ты привела этого испанца, ты… Ты служишь Тецкатлипоке, пробуждая в людях то, что должно спать, значит, ты должна разделить с ним ложе. Твое сердце ляжет ему в грудь, ты умрешь, и пойманные тобой души окажутся на свободе. Я выпущу их, и больше никто не станет порченным из-за тебя.

Как громом пораженная, застыла Лукреция перед индианкой. Ужас, сдерживаемый ее железной волей, вырвался на свободу, и перед глазами пронеслась вся ее жизнь.

Отшатнувшись от На-Чан-Чель, она дико закричала и закрыла лицо руками.

Индианка взяла руку брата Хосе и, разжав пальцы, вложила в нее нож.

— Убей ее, — повторила она в третий раз.

Брат Хосе смотрел в черные, как колодцы, глаза женщины и понимал, что он сам этого хочет. Да, он хочет, чтобы эта низкая тварь получила по заслугам. Горячая волна ненависти затопила его сердце, хлынула в гортань и осела на губах коричневой пылью горьких плодов какао. Он всегда хотел, чтобы эта женщина сдохла, и от того, что ему позволено совершить это, грудь его расширилась, наполняясь яростным торжеством. Наконец-то в его жизни совпали, сошлись воедино то, что он хочет сделать и то, что он должен. И в этом совпадении он познал восторг, овладевший им и пронзивший его как молния. Он стиснул нож и, схватив Лукрецию за волосы, подтащил к себе.

И никто на пирамиде не видел, как с другой стороны на вершину поднялся Ришери и, расталкивая оцепеневших людей, бросился к леди Бертрам.

В этот момент вскрикнув, упала в обморок Элейна — Уильям едва успел подхватить ее. Абрабанель вцепился в кисти цицит, болтавшиеся по углам его жилета. Отец Дамиан торопливо перекрестился. Ван Дер Фельд прикрыл глаза. Вдруг Потрошитель впился глазами в Лукрецию.

— Ведьма, — заорал он, — морская ведьма!

В ту же секунду Ришери с силой рванул женщину от монаха, заслонив ее собой. Нож вошел ему в грудь, и алое пятно расплылось на белой рубахе точно напротив сердца.

Увлекая за собой женщину, он рухнул на землю.

Брат Хосе, в ужасе выронив нож, попятился.

— Я не хотел, — бормотал он, — я не виноват. Это все ведьма, это она…

В этот момент на платформе оказался Кроуфорд. Ударом кулака отшвырнув индейца, загоражевшего ему путь, он кинулся к Лукреции, но замер, наткнувшись на индианку.

И тогда На-Чан-Чель закричала, раздирая себе лицо ногтями.

Обогнув ее, Кроуфорд опустился на колени перед Лукрецией, прижимающей к себе умирающего Ришери.

Леди Бертрам не видела ничего вокруг. Она, покачиваясь, гладила мужчину по щеке.

— Франсуа, — шептала она, целуя его в губы, — Франсуа, я знала, что ты спасешь меня, я ждала, я верила…

Каждое слово Лукреции раскаленными иглами вонзалось в сердце Кроуфорда, измученное ревностью.

Ришери слабо улыбнулся, на губах его выступила кровавая пена.