– Да не знаю я ничего!..

– Ладно, – сказал капитан без особой злости, выпрямляясь во весь свой немаленький рост. – Начнем убеждение...

Он сделал жест, и двое солдат проворно подняли Татьяну на ноги и с треском разодрали на ней легкое платье, в несколько секунд превратив его в клочья, разбросанные по всей комнате. Действовали оба с явной картинностью, один завернул обнаженной женщине руки за спину, другой отвесил пару оплеух, вмиг прекратив слабое сопротивление.

– Ну? – безмятежно осведомился капитан. – Они ее сейчас затрахают до полной потери товарного вида, я ведь не шучу с тобой, тварь такая!.. Ладно, добром просили...

Он сделал небрежный жест указательным пальцем, и молодую женщину выволокли в соседнюю комнату. Слышно было, как ее шумно валили на пол, похохатывая и громко перекидываясь похабными репликами, потом бесцеремонно протащили, как мешок. В распахнутой двери показались ее обнаженные ноги, на которые тут же навалились сверху волосатые мужские со спущенными до щиколоток камуфляжными штанами. Татьяна отчаянно закричала, как от нешуточной боли, и дальше кричала, не переставая. Судя по тому, как ожесточенно дергалась вверх-вниз мужская задница, смысл процесса был не в том, чтобы насилующий получил удовольствие, а в том, чтобы как раз заставить орать что есть мочи...

Профессионально действует, отметила Марина, не без удовольствия слушая отчаянные вопли. За кулисы уволокли, чтобы у муженька фантазия работала, дорисовывала в отчаянии черт те какие картины. Ни малейшего сочувствия она не испытывала, наоборот, ощущала нечто вроде злорадного удовлетворения, вполне уместного в ее положении.

Атаман сидел совершенно белый, скрипя зубами. Внимательно наблюдавший за ним капитан покривил губы в застывшей ухмылке. Обнаженные ноги исчезли за приоткрытой дверью, послышался грубый хохот, шумная возня, неизвестно, что там проделывали с Татьяной, но она завопила вовсе отчаянно, крики оборвались, перешли в тягучие стоны, и Марина мстительно ухмыльнулась, слушая с удовольствием.

Капитан прикрыл дверь, за которой продолжался непонятный шум, вернулся. Сказал задумчиво:

– Ну вот, кое-что начинает проясняться. Нормальный человек в такой ситуации быстренько развязал бы язык. Этого не наблюдается. Следует вывод: либо ты, урод, чересчур бесчувственная скотина, либо, что вероятнее, полная откровенность тебе грозит настолько жуткими последствиями, что на их фоне бедная женушка, которую дерет грубая солдатня, представляется сущей безделкой... Верно, хороший мой? Ну ладно, попробуем выяснить, есть ли все же на этом свете что-нибудь похуже грозящих тебе за болтливость кар...

По его знаку доктор и последний оставшийся в комнате солдат кинулись к атаману, легонько двинули в живот, чтобы не брыкался, и стянули штаны. Доктор извлек большие ножницы, определенно прихваченные где-то в здешнем хозяйстве – очень уж грубой работы, ничуть не похожие на спецназовское снаряжение – звонко клацнул ими, оглянулся на капитана.

Тот произнес внятно, раздельно:

– Технология следующая. Отстригаем одно яйцо, тут же останавливаем кровь. Это не смертельно. Повторяем вопрос. В случае запирательства стрижем второе яйцо, перевязываем – и, если и это не убедит, начинаем вытворять совсем жуткие вещи... Валяй, ребята!