А что теперь породило тревогу? Саня как-то сказал: «Розыскник — сродни ищейке», имея в виду чутье преследователя. Саня, видимо, был прав: чувство, с каким гончая бросается за появившейся лисой...

И все-таки, откуда тревога? Сердце отдает в ушах, словно в тебе молотобоец клепает огромный котел: б-у-ух! Бу-ух!!

Кто-то выстрелил в неизвестного и скрылся.

Строкун глянул на изменившегося в лице Ивана Ивановича и приказал водителю:

— В травматологию...

Именно туда «скорая помощь» повезла не приходившего в сознание раненого.

Иван Иванович ворвался в санпропускник. Врача не было, только медсестра. Он показал ей удостоверение личности и потребовал:

— К вам привезли раненного выстрелом в спину. Я должен его видеть.

Но медсестра ничего толком не могла сказать:

— Я вызову дежурного врача...

И потекло бесконечное время. Жди! Терзайся! Надейся и отчаивайся! Верь в удачу и умирай от горя!

— Как он выглядит? Сколько ему лет? — добивался Иван Иванович хоть какой-то определенности.

Наконец пришел врач, в белом халате, в белом колпаке. При виде его Иван Иванович сразу сник, растерялся.

— Мы из розыска, — представился полковник Строкун. — Нам нужны сведения о раненном в спину.

— Ничего утешительного сказать не могу, — ответил врач. — Состояние тяжелое: три стреляные раны. Задето легкое, а может быть, и сердце. Его готовят к операции.

— Я должен его увидеть! — потребовал Иван Иванович.

— Это невозможно, — пояснил врач. — Я же сказал: его готовят к операции.

— Разговор идет о вопросе государственной важности, — пояснил Строкун.

Врач был неумолим:

— В этих стенах нет более важного государственного вопроса, чем спасти человеку жизнь.

— Пригласите заведующего отделением, — настаивал Евгений Павлович. — Скажите, что его просит полковник Строкун.

— Доцент будет ассистировать профессору, они оба моются, — стоял на своем врач. — Позвоните или зайдите часа через два-три.

— Покажите его одежду, — наконец нашел Иван Иванович выход из положения.

Врач согласился:

— Проводите сотрудников милиции к сестре-хозяйке, — сказал он дежурной.

Помеченная пулями со спины — три дырки, располосованная ножом, когда ее снимали, ставшая похожей на брезентовую робу от почерневшей запекшейся крови куртка... Санина! Он привез ее из байкальской командировки, купил в магазинчике глухого поселка какого-то леспромхоза два года тому, и не снимал ни летом, ни зимой.

Иван Иванович бессмысленно смотрел на три дырки и не хотел понимать, что они обозначают. Он просовывал в них дрожащие пальцы. Белые, смертельно-белые на серо-черном фоне. А в коленях — ослабляющая мышцы дрожь. А в глазах алый, цвета пылающих по обочине поля маков, туман.

Он молча упрятал Санины носки в туфли. Сверху положил майку. Все это замотал в брюки. Только для окровавленной куртки не было места. Не знал, куда ее деть, как с ней обращаться. Оставить? Забрать с собою? Бережно, как простреленное знамя, прижал ее к груди и пошел.

— А расписаться! — крикнула сестра-хозяйка.

— Я распишусь, — успокоил ее Строкун.

Когда они сели в машину, он спросил друга:

— Может, домой?

— На Смолянку, — потребовал Иван Иванович.