Но для Ивана Ивановича на всю жизнь осталось загадкой, что в этом бесшабашном парне привлекало Саню, человека серьезного, вдумчивого? Правда, Славка был заводилой, веселый, душа любой компании. Он знал массу песен. Природа наградила его красивым, сочным баритоном, возможно, ему следовало бы поступать в консерваторию, но лень-матушка перекрыла дорогу таланту: видать, «чужой» достался, коль так безалаберно с ним обошелся.
Словом, приехал друг. А когда прапорщик Станислав Сирко появлялся в Донецке, аспирант Александр Орач забрасывал все свои дела. На сей раз приезд Славки имел самое непосредственное отношение к встрече Сани с Григорием Ходином.
— Днем жара допекала, — начал Саня. — И решили мы освежиться пивком: подались в «Дубок». Славка убеждал меня, что там пиво подают по специальным трубам прямо с завода... Стоим за столиком, наслаждаемся напитком, о всякой всячине болтаем. Чувствую, мне как-то не по себе; все обернуться хочется, будто за спиной — глухой лес... Не выдержал, обернулся. Смотрит на меня крепенький мужик, я бы даже сказал, дедок. Бородатый... Глаза — сверла, так и буравят...
Славка кружку прикончил и вышел на минутку... Глазастый подходит ко мне. «Слышал, ты с Карпова Хутора?» А мне от его взгляда — не по себе. Народу — не продохнешь, но у меня такое ощущение, будто встретились мы с этим глазастым на пустынной ночной улице... Отвечаю: «Допустим, что из Карпова Хутора!» Он еще вопрос: «А ты, случаем, не знавал старого мастера Филиппа Авдеича?» Говорю: «А вы его знали?» — «Пару раз довелось повидать». Тут вернулся Славка, и бородач отошел прочь...
Как тут быть? Признать: «Да, это был твой, родненький...» Или все подвергнуть сомнению? Дескать, какой-то захожий, бывал раньше в Карповом Хуторе... Из городских... Может, командировочный. К примеру, заготовитель кожсырья или мяса...
Но отцовское чувство подсказало Ивану Ивановичу, что сейчас шутки неуместны.
Из картотеки памяти возник другой «бородач» — Папа Юля. Конечно, в наше время бородатыми можно заселить все планеты из созвездия Волосы Вероники. И все же...
— Каков он? — осторожно начал выспрашивать Иван Иванович.
— Глазастый... Уставится — и хмурится при этом. Бороду, наверно, подкрашивает, такая уж она у него приятно-рыжая.
— Нос?
— Нос как нос. Не обратил внимания.
— В чем одет?
— Полосатая безрукавка навыпуск. Волосатая грудь, как у гориллы. И руки по-обезьяньи длинные.
— При встрече узнал бы?
— Даже если он у меня будет стоять за спиной... Почувствую.
— А Славка?
— Что Славка? — не понял Саня.
— Опознает?
— Он его не видел! — с непонятной резкостью ответил сын и снова замкнулся.
У Ивана Ивановича создалось впечатление, что Саня уже раскаивается в своей исповеди. Он сидел молча, покачиваясь в кресле.
Затем вдруг встал, обнял отца за плечи и сказал:
— Папка, я пойду... Договорились со Славкой.
— А не поздно?
— Для друзей, которые сто лет не виделись!..
— Домой-то когда вернешься?
Саня пожал плечами:
— Дом — куда он денется? А друг — уедет...
Марина проводила Саню. Прогромыхала на площадке дверь лифта...
Ушел...