— Хоть сейчас. — Ричард все еще внимательно рассматривал ее, и Катя вдруг поняла, что он видит все ее мысли, как если бы голова у нее была из прозрачного стекла. — Вы правы. Эта красота может отравить. Лишить покоя на всю жизнь. И плохо то, что она совсем чужая.

— Чужая? Что вы хотите сказать?

— Только то, что она нам недоступна. Даже если купить этот остров в полную собственность, то она все равно будет чужой. И мы, европейцы, будем ей чужими.

— Вы теперь и меня причислили к европейцам? — иронически спросила Катя. Ирония как-то помогала ей не расслабиться, не упасть духом окончательно.

— Вы все еще помните наш идиотский разговор в первый вечер? — спросил Ричард. — Что ж… Могу вам даже сказать, почему я так с вами говорил.

— Почему же?

— Да потому же, почему вы теперь хотите поскорее уплыть отсюда. Я боялся вас. Вы мне слишком понравились. Мне нужно было или найти в вас какой-то существенный недостаток, или поссориться с вами. Первое мне не удалось, второе — почти не удалось. Вы, Катя, для меня — чужая красота. Которая никогда не будет мне принадлежать. Так зачем мучиться? Лучше сразу сказать себе: не смотри в эту сторону.

Катя смотрела на булькающий котелок. Ричард поймал ее взгляд, подхватил котелок на маленький ухват, переставил его на песок. Вода все еще продолжала булькать. Затем он спокойно закончил:

— Надеюсь, вы не будете считать, что я к вам пристаю, потому что говорю сейчас об этом. Это не имеет никакого значения. Пусть эти слова останутся тут. На необитаемом острове. Чтобы никому не было стыдно.

— Адам и Ева… — Катя наконец посмотрела прямо ему в глаза. — Вот, оказывается, о чем говорили первые люди на необитаемой земле… А знаете, Ричард… Один человек уже называл меня необитаемым островом.

Они поели, глядя на сгущающиеся сумерки. Катя все еще не успела привыкнуть к тому, как быстро тут темнеет. Короткий прекрасный закат — и сразу ночь. Ричард встал и попросил позволения у Кати выкупаться. Он всегда купался в темноте, сразу после захода солнца. Катя же почему-то боялась это делать. Она уселась на песке, возле самой линии прибоя, расстегнула рубашку и подставила грудь легкому бризу. Ричард купался несколько в стороне, и она его не видела и не слышала. За ее спиной покачивались пальмы, в зарослях что-то потрескивало, щелкало и пищало. Небо было чернильно-черное. Катя задремала с открытыми глазами.

Шагов она не услышала. Увидела тень, упавшую перед ней на песок. Резко обернулась. Ричард стоял перед ней. Догоравший огонь бросал на его тело багровые отблески. Он опустился рядом с ней на песок и внезапно сжал ее руку. Катя не сводила с него глаз. Тогда он другой рукой обхватил ее обнаженные плечи и привлек к себе. Она не сопротивлялась. Эта странная, незнакомая ночь словно опьянила ее, лишила способности действовать здраво. Где-то мелькнула мысль: «Зачем я это делаю?!» Мелькнула и пропала. Он целовал ее, проводил быстрым языком по ее сжатым губам, и они понемногу разжимались. Она не делала ничего — только позволяла ему делать с ней все, что угодно. Его плечи были крепкими и горячими, грудь покрыта мокрыми солеными волосами… Он действовал слишком быстро, чтобы она сама могла почувствовать что-то. Но она ничего не сказала ему. Не издала ни звука. Ничего не видела и не слышала. Только ощущала на губах новый вкус — вкус океана, пота или слез.