– Меня разочаровали не вы, а я сама. – со вздохом возразила Вера. – Сколько уже лет я пытаюсь внушить вам, что оскорблять людей недостойно дворянина и русского офицера? Тем более, людей, полностью от вас зависящих?

– Это Фроська-то от меня зависима? – раздражённо пожал плечами Сергей. – Она уже год как свободна и может идти на все четыре стороны! Как и вся прочая дворня! Вот интересно, отчего никто из них не ушёл сразу после Манифеста? Я бы с удовольствием всех повыгонял! Только и могут, что без конца точить лясы в людской и дрыхнуть на полатях: вечно никого не докричишься! А я обязан эту золотую роту кормить! В этом вы видите справедливость?!

– Вы же знаете, что ни Фроське, ни другим некуда идти. Они родились и выросли в Бобовинах. У них нет даже земли – да и не положено по закону! Фроська, спору нет, глупа, но…

– …но я не должен её оскорблять, ибо жизнь её и так тяжела и беспросветна. – саркастически заметил Сергей. – Маменька, а я-то думал, что это один Колька от Некрасова свихнулся… Судите сами, ведь эта Фроська во сто раз легче вас живёт! Всего-то и дела – поставить с утра самовар, чаю подать да пыль у вас в комнате смахнуть! И того, мерзавка, толком не делает! И чуть что: «Барыня, расчёт пожалуйте, я лучше Христа ради по миру пойду! Ни на что я не годна, никак молодому барину потрафить ни в силах, ой, убейте меня насмерть, ой, пойду на чердаке повешуся…» Тьфу!

Выражение лица Сергея было самым свирепым, но княгиня Вера невольно улыбнулась.

– Пан Самойленко, наш мировой, по-моему, глуп не меньше Фроськи. – заметила она.

– Куда больше, маменька! – фыркнул Сергей. – Этакой дубины стоеросовой и старики не припомнят!

– Тем не менее, когда он приезжает сюда со своими бумагами, вы его встречаете, держитесь вежливо, угощаете обедом и битый час выслушиваете ту дребедень, которую он несёт!

– Разумеется! Куда же прикажете деться? Столбовой дворянин и ближайший сосед как-никак… Вы хотите сказать, что между Самойленко и Фроськой разницы нет?

– На мой взгляд – ни малейшей. – пожала плечами княгиня. – И коль вы считаете необходимым быть вежливым с главным уездным дураком – значит, будьте добры так же вести себя и с прислугой. Иначе ни ваше воспитание, ни звание дворянина ничего не стоят.

– Всё это одни только слова, маменька. – помолчав, угрюмо отозвался Тоневицкий. – Я люблю вас и уважаю. Ближе вас у меня и человека нет…

– Спасибо вам, Серёжа…

– …но, признаться, методы ваши никуда не годны. Особенно в последнее время, когда среди мужиков только ленивый не бунтует! Помните, как прошлой весной вы висели у меня на руках и умоляли не вызывать казаков? Помните, как мужики с вилами на двор рвались? Как Аннет была без чувств от страха?

– Серёжа, Серёжа, но ведь мы с вами оказались правы! – взволнованно напомнила княгиня. – Мы одни из всех соседей справились тогда без военных…

– Не мы, а вы. – буркнул Сергей. – И я до сих пор не понимаю, как вам это удалось. Если бы с вами тогда что-то случилось, я… Видит Бог, не хочу вас пугать, но я бы застрелился. Да, застрелился! От горя и позора! До сих пор не могу себе простить, что отпустил вас одну разговаривать с этими разбойниками!