Судьба же повернулась к Веронике другим боком. На её крючок попался немец, правда, без труда лопочущий по-английски, благодаря чему проблемы с языком не возникло. Дитер завёлся на Веронику с полуоборота, стал приглашать её в ресторан, подарил духи и сигареты из «Берёзки». Он был «богатеньким буратиной», как говорила Вероника, приехавшим в Москву по делам фирмы. Впрочем, так говорили все иностранцы своим русским подружкам. Но никого сильно не волновало, есть ли у этого типа пахнущего чем-то загадочным, эта самая фирма или он «вешает лапшу на уши». Внешне Дитер, правда, далеко не соответствовал представлениям о принце на белом коне, хотя как раз второе — белый конь у него был. Немец с гордостью предъявил Веронике снимок, на котором красовался рядом с белоснежным Мерседесом последнего выпуска. Сам же Дитер был невысокого роста, толстенький и почти лысый, как колобок. Но Вероника не на шутку возбудилась на его белого «коня» и скрупулёзно обрабатывала — шаг за шагом, день за днём. Всё развивалось по плану, если бы однажды они не заехали к Веронике домой.

— Вот и мой дом, хаус в смысле, — хихикая верещала Вероника, открыв дверь в квартиру.

Я услышала голоса и вышла навстречу. Только проснувшись, я была в прозрачной ночной рубашке, через тонкую ткань которой светилось худенькое детское тело.

— А это… это моя сестра, — придумала на ходу Вероника.

Дитер стоял как вкопанный. Он смотрел на меня, открыв рот и дыша, как рыба выкинутая на берег. И Вероника, и даже я, поняла, что затея с браком провалилась.

— Хай, — сказал Дитер, — взяв мою руку в свои толстые пальцы, и приложился к ней пухлыми губами.

Когда мы устроились в комнате, Дитер не сводя глаз с меня, что-то тихо спросил Веронику.

— Да есть ей восемнадцать, есть… — устало отозвалась она по-русски, а потом повторила цифру по-английски.

— Правда? — обрадовался Дитер, — а я думал четырнадцать… или даже меньше. Она такая девочка… — он пытался говорить по-русски, видимо, желая сделать нам приятно.

Дитер стал приглашать на ужины нас обеих, в ухаживаниях отдавая предпочтение мне. Он буквально не мог надышаться на меня и не знал, чем угодить, суетясь, открывал передо мной дверки автомобиля, подавал руку при выходе из него, пропускал вперёд, заходя в лифт. Ещё через неделю, узнав, что я девственница, у Дитера глазки засверкали болезненным блеском. Казалось, из них вот-вот посыплются искры. Он засветился и засуетился пуще прежнего.

Как-то Дитер пригласил нас в ресторан. Ну, мы и раньше не раз ходили с ним ужинать. Но тут он заранее зарезервировал столик в очень дорогом и, как теперь говорят, культовом кабаке. Обставил всё это мероприятие крайне торжественно. Нам подавали какие-то экзотические люда, подносили бутылки с вином, обёрнутые кипенно белыми салфетками. На высокой ножке около стола стояло специально ведёрко со льдом, из которого торчала бутылка настоящего французского шампанского. Дитер явно был возбужден и сильно взволнован.

Когда нам подали мороженое политое сливками и ликёром, а на стол поставили вазу с фруктами, выложенными в виде жар-птицы, Дитер попросил внимания. Дрожь, пробивавшая всё его кругленькое тело, свела челюсть, и некоторое время он только мычал, не в силах издать ни одного звука. Затем дрожащей рукой вытащил коробочку красного сафьяна из кармана в пиджаке и протянул её Веронике. Глядя ей в глаза, наконец, он сказал: