Вот только уснуть у Семена никак не получалось – мысли копошились под черепом как червяки. Кроме прочего вспоминался последний разговор с пожилым неандертальцем, которого Семен наградил кличкой Седой.

– Ты же уважаемый человек у темагов! Почему ты не возражал (не взбунтовал общество) против похода кааронга за головами?

– Зачем было так делать? Они убивают нирутов (нелюдей), а это – хорошо (является безусловным благом).

– Черт побери, но я тоже нирут!

– Ты – бхаллас онокла (или наоборот) и не имеешь отношения к нелюдям. Точнее, имеешь отношение ко всему, но не являешься ни тем, ни этим.

– О боги, боги мои!!! Неужели ты и твои люди не понимаете, что вам, чтобы выжить, нужно сейчас сидеть и не высовываться? Уж скажи честно, что вы сами боитесь своих кааронга!

– Конечно, кааронга боятся все. Потому что…

Дальше последовало довольно длинное объяснение, суть которого была вполне банальной: среди че-ловеков бывают самые человечные (темагистые?), точно так же, как среди равных обязательно выделится кто-то, кто равнее других.

– Где тут конец, а где начало?! Кто для кого живет: темаги для кааронга или наоборот? Эти отморозки сделали так, что ваш народ вновь оказался на краю гибели! Попросту говоря, доплыви кааронга до нашего поселка… В общем, может быть, пару голов нирутов они бы и добыли… Тебе надо рассказывать, что было бы дальше? Ты должен помнить последнюю войну!

– Я помню ее. Мы сражались и… это было бесполезно.

– Тогда почему?! Почему ваши женщины с детьми на руках не встали на пути кааронга?! Объясни, почему?

Седой объяснял. Он очень старался. В отличие от других, он не обходил молчанием сложные вопросы – наверное, они мучили его самого. Вот только ничего особо оригинального и вселяющего надежду Семен не смог из этого выцедить.

«Даже в бывшей моей современности никаких таких всеобщих этических ценностей выработать не удалось – люди продолжают резаться за свои родные-любимые. За последнюю тысячу лет кое-какие подвижки, конечно, наметились, но они ничтожны. Не будучи специалистом, готов поспорить, что между православными, католиками и протестантами антагонистических противоречий нет. Зато есть море крови и миллионы жизней, прерванных или искалеченных из-за этих противоречий. А еще есть мусульмане, и простой европейский обыватель не понимает, почему люди, верящие в того же Бога, сотни лет торговали его детьми, захваченными в набегах, а теперь взрывают самолеты и небоскребы, которые не они придумали и не они построили. Впрочем, это все очень отдаленные аналогии. С чем сравнить положение неандертальцев в местной политической обстановке? Ну, разве что с положением евреев в первые века нашей эры. Их, значит, ассимилируют и режут, а они сопротивляются, чем только усугубляют свое положение. Там – зилоты, здесь – кааронга… И то и другое кроваво, иррационально и бессмысленно. Вроде бы…»

Семен лежал, слушал сонное бормотание женщин, скрип потолочных бревен под ногами дозорной и пытался понять философский смысл происходящего: «Получается, что мы оказались втянутыми в распрю чужих племен. С одной стороны, я вроде как привел к власти этого Ващуга и должен его поддерживать, а с другой стороны, шел бы он куда подальше! Но, с третьей стороны, если аддоки одолеют имазров, тогда получится, что нам опять нужно воевать – теперь уже с ними. По идее, лучше бы сгинули и те и другие, но они не сгинут, и никуда от этого не денешься».