— Чего, дорогой?

— Иными словами, — сказал я, — где хотение, там и умение.

Она чуть поежилась, а потом фыркнула:

— Ох, Лу, ты такой банальный! Ты меня прям убиваешь!

…На улице было темно. Я уже отошел от заведения на пару-тройку домов, а бродяга стоял напротив и смотрел на меня. Не старый, моих где-то лет, а костюм явно видал лучшие дни.

— Ну так как, кореш? — говорил он. — Давай, а? Запой у меня был такой, что не дай бог, и если я себе еды скоро не раздобуду, ей-богу…

— Тебе чем-нибудь согреться? — уточнил я.

— Ну да, если хоть чем поможешь, я…

Одной рукой я вынул изо рта сигару и сделал вид, что другой лезу в карман. Но вместо этого схватил его запястье и вмял сигарный окурок ему в ладонь.

— Йисус, кореш! — Бродяга отдернул руку и выругался. — Ты чего это, а?

Я рассмеялся и засветил ему бляху.

— Вали, — сказал я.

— Уже, друг, уже валю, — забормотал он, пятясь от меня. Судя по голосу, он не очень испугался или разозлился; скорее всего, ему было просто интересно. — Но ты б лучше за собой следил, кореш. Следить — оно будет совсем не вредно.

Он повернулся и двинул к железнодорожным путям.

Я смотрел ему вслед — и мне было как-то нервно и тошно; потом сел в машину и поехал в «Храм труда».[1]

«Храм труда Сентрал-Сити» располагался на боковой улочке в паре кварталов от площади, где стояло здание суда. Дом был не то чтобы очень — старый кирпичный, два этажа: первый сдавали под бильярдную, а на втором были профсоюзные конторы и зал собраний. Я поднялся и прошел по темному коридору до конца: дверь там вела в кабинеты получше и покрупнее. Табличка на стекле гласила:

Сам Ротман открыл дверь, не успел я постучать.

— Давай-ка зайдем внутрь, — сказал он, когда мы пожали друг другу руки. — Прости, что пригласил тебя так поздно, но ты должностное лицо, и я подумал, что так будет лучше.

— Ну да, — кивнул я, жалея, что не уклонился от этой встречи. Тут закон вообще по ту сторону ограды, а я и так знал, о чем он хочет поговорить.

Ротману было около сорока, приземистый и плотный, смышленые черные глаза, а голова такая большая, что казалась лишней на туловище. Изо рта у него торчала сигара, но, сев за стол, он ее отложил и стал скручивать сигаретку. Закурил, дунул дымом на спичку; в глаза не смотрел.

— Лу… — начал профсоюзный деятель и замялся. — Я должен тебе кое-что сказать — строго между нами, сам понимаешь, — но мне бы хотелось, чтобы сперва ты мне кое-что рассказал. Для тебя это, наверное, дело щекотливое, но… в общем, как тебе нравился Майк Дин, Лу?

— Как? Я не очень понимаю, Джо, о чем ты, — сказал я.

— Он же тебе сводный брат был, так? Твой отец его усыновил?

— Да. Папа был врач, сам знаешь…

— И очень недурной врач, насколько я понимаю. Извини, Лу. Давай дальше.

Вот так оно, значит, и будет. Выпад туда — выпад сюда. Каждый прощупывает противника, каждый говорит то, что другой и так тыщу раз уже слыхал. Ротман намеревался сообщить мне что-то важное, и, похоже, сообщать он будет неприятно — и очень аккуратно. Ну что ж, пускай — я ему подыграю.