Тео достал из папки четыре фотографии Питера Даффи. Эти снимки он нашел в Интернете, в архиве выпусков ежедневной газеты Страттенберга, затем увеличил до размера восемь на десять дюймов. Он разложил их на столе. Кузен Хулио не смог опознать мистера Даффи. Он находился на расстоянии от шестидесяти до ста ярдов от дома, когда увидел того мужчину. Мужчина напоминал человека, изображенного на фотографиях, но сказать, что это мистер Даффи, кузен не мог. Зато он точно знал, как мужчина был одет.

Опознание подозреваемого кузеном способно было помочь следствию, но не имело решающего значения. Конечно, легко установить, во что был тогда одет мистер Даффи. И тот факт, что свидетель видел, как человек в такой же одежде входил в дом за минуту до убийства, обеспечит осуждение обвиняемого — по крайней мере по мнению Тео.

Слушая, как Хулио переводит слова кузена на испанский, Тео пристально за ним наблюдал. Не оставалось никаких сомнений в том, что парень говорил правду. Да и зачем ему врать? Он ничего не выиграл бы от лжи, зато мог многое потерять! Его рассказ звучал правдоподобно и идеально вписывался в версию обвинения. Проблема, однако, состояла в том, что обвинение не подозревало о существовании такого свидетеля.

Тео слушал и снова спрашивал себя, что делать дальше.

Кузен заговорил еще быстрее, словно плотину прорвало и он жаждал избавиться от тяжкого груза. Хулио переводил еще усерднее. Тео судорожно печатал на ноутбуке, стараясь записать как можно больше. Он прерывал рассказ, просил Хулио что-то повторить, потом они продолжали снова.

Когда Тео исчерпал все возможные вопросы, он взглянул на часы и удивился, как поздно они закончили. Перевалило за семь, и родители не похвалят его за опоздание на ужин. Он сказал, что ему пора идти. Кузен поинтересовался, что же произойдет дальше.

— Точно не знаю, — признался Тео. — Дай мне немного времени подумать.

— Но ты обещал никому не говорить, — напомнил Хулио.

— Не скажу, Хулио. Во всяком случае, не раньше, чем мы, все трое, придумаем план.

— Если он испугается, то просто исчезнет, — сказал Хулио, кивнув на кузена. — Ему нельзя попадаться, понимаешь?

— Конечно, я все понимаю.

Куриный чоу-мейн уже остыл, но у Тео все равно не было особого аппетита. Буны ужинали за небольшими складными столиками перед телевизором в комнате отдыха. Судья, который отказался от собачьей еды в первую же неделю, как стал членом семьи, ел из миски у телевизора. У него с аппетитом явно все было в порядке.

— Почему ты не ешь? — спросила мать. Ее палочки застыли в воздухе.

— Я ем.

— Похоже, ты чем-то озабочен, — заметил отец. Он для китайского блюда использовал вилку.

— О да, — согласилась мать. — Что-то случилось в приюте?

— Нет, я просто думал о Хулио и его семье — как им, должно быть, трудно.

— Ты такой милый мальчик, Тедди.

«Вы даже не представляете насколько», — подумал Тео.

Тем временем на экране знаменитый Перри Мейсон представлял клиента в большом процессе и почти, казалось, проигрывал дело. Судья от него устал. Присяжные смотрели скептически. Прокурор лопался от самодовольства. И вдруг Перри метнул взгляд в толпу зрителей, назвав имя ранее не заявленного свидетеля. Свидетель взошел на трибуну и выдал историю, которая сильно отличалась от версии, выдвинутой прокурором. Новые показания позволили быстро расставить все по местам. Неожиданный свидетель выдержал перекрестный допрос, и присяжные приняли решение в пользу клиента Перри Мейсона.