Тишина — как музыка…

Папоротники, камень, роса на паутинке… Солнечный луч, прошедший сквозь дырочку в уже багряном осиновом листе и оттого окрасившийся в нежно-розовый цвет…

Всё, что кажется плотным и твёрдым, на самом деле такое же пустое, как этот солнечный луч. Это Ловец говорит. Ловец умный, он книжки читал. Там написано, что всё состоит из очень маленьких частичек, а между ними ничего нет, как в космосе, где от звезды до звезды свет годами летит через пустоту. Раз так, всё должно было бы проникать одно сквозь другое, но между частичками действуют силы, которые этого не допускают…

Ловцу, конечно, видней. Каменщик книжек не читает, даже тех, где про камни написано. Про другое ему не интересно, а про камни он всё знает и так.

С расстояния Каменщик похож на самого обыкновенного подростка, но вблизи иллюзия пропадает. Нет, у него не растут на коже роговые чешуи, и на каждой руке — вполне пять пальцев, а не четыре и не шесть. И глаза, как два кружка бирюзы. Пожалуй, даже красивые. Но вот выражение этих глаз, общая мимика, неуловимая аберрация черт… В общем, такого у людей не бывает. Это странно и необычно, а потому и пугающе. Только Ловец с Художником его не боятся. Потому что сами такие же.

Глаза Каменщика становятся особенно похожими на полированную бирюзу, когда он садится перед скалой и начинает в неё смотреть. Именно так: не на скалу, а в неё. Внутрь. Тогда у него расплываются зрачки, а скала делается полупрозрачной, точно волокнистый кисель. Постепенно взгляд Каменщика проникает всё глубже, он видит трещины, по которым сочится вода, а за ней от поверхности тянутся корешки. Корешки ползут медленно, но на фоне неспешной жизни камней поспевают чуть ли не бегом.

Наблюдать за их ростом Каменщику неинтересно. Он путешествует дальше, туда, где наслаиваются разные породы скал, а в них тянутся цветные рудные жилы и смутно мерцают кристаллы, заключённые в шершавые желваки. Здесь ему дышится легко и спокойно. Когда-то он лишь наслаждался узорами скальных глубин, потом выучился их изменять. В итоге люди то забрасывали внезапно иссякшие выработки и карьеры, то обнаруживали нечаянные богатства в оползнях, случившихся на заднем дворе. Каменщику было всё равно.

Одно время ему нравилось отслеживать подземные коридоры, тянувшиеся к вершине большой трещины. Кто их проложил и когда — Каменщик не имел никакого понятия, да его это и не волновало. В тех коридорах было много людей. Молчаливых и неподвижных. Когда-то все они двигались и говорили, но потом пропитались соками земли, перестали двигаться и обратились в камень. Вместе с одеждой, на которой ещё можно было различить тёмные и светлые полосы. Каменщик удивился этому, но мимолётно. Наверно, решил он, люди пробивали свои коридоры, стремясь к сплетению земных сил, некогда разорвавших неподалёку пласты. Трещина уходила прямо вниз, туда, где всё плавилось. В первый раз забравшись сюда, Каменщик почувствовал себя пловцом, который, оказывается, до сих пор барахтался на мелководье, а здесь под ногами была настоящая бездна. Из любопытства он дважды совался туда, но оба раза отступал. Напряжение сил, пронизывавших недра, оказалось чересчур велико даже для него. У земли — в смысле, у всей Земли — были свои вены с артериями, и здесь билось одно из сердец.