– Тащи.
Всадники повеселели и радостно расселись за столы. Хан-Елисуйский вкрадчиво спросил:
– Ну как, мы договорились?
– Нет, штабс-ротмистр. Мы уж сами.
Когда вдали появился поезд, Алексей Николаевич лично вручил каждому конвойцу по рублю. Всем, кроме хана.
Втроем они заняли пустое купе. Динда-Пето, кажется, уже смирился с неизбежным и сразу уснул. Имадин на всякий случай не сводил с него глаз. А сыщик смотрел в окно. Там во всей красе раскинулась Алазанская долина. По обеим сторонам полотна тянулись сплошные поля ячменя и пшеницы, на склонах гор зеленели виноградники. Синее небо, синяя река, золотое солнце… Благословенное место…
Он любовался, а сам думал. В Тифлисе надо еще суметь доставить абрека в тюрьму. Большие люди не бросят попыток прикончить опасного свидетеля. На вокзале могут подстеречь или нападут на экипаж. Поэтому, когда они прибыли в город, коллежский советник сразу отвел арестанта в жандармский пункт. Оттуда его выпустили через служебный ход и усадили в закрытую коляску. Имадин сел рядом с кучером и держал винтовку наготове.
Так они приехали в городское полицейское управление.
Глава 8
В Тифлисе хуже, чем в горах!
Полицмейстер Ковалев радостно шагнул навстречу сыщику:
– Слава богу! Ну вы, Алексей Николаевич, ловкий человек! Обещали доставить Динда-Пето – и доставили. А мы уж вас схоронили. Сообщили министру, что его чиновник пропал без вести и наверняка погиб. Получили от него по выговору – все, начиная с генерала Фрезе. Вон оно как… Слава богу!
– Погодите, Георгий Самойлович, – остановил его коллежский советник. – Шмыткина арестовали?
Полицмейстер сразу погрустнел:
– Не успели.
– Что значит не успели? Вы его упустили?
– Шмыткин застрелился.
– Как это получилось? Откуда он узнал об аресте?
– Ведется дознание, – доложил Ковалев. – Лично мною ведется. Ума не приложу, Алексей Николаевич, что вы там раскопали. Но мой помощник выстрелил себе в сердце. Он дежурил в Казенном театре, был старшим по наряду. Получив вашу телеграмму, я сначала глазам не поверил… Думал – ошибка какая-то. Уж извините, говорю, как есть. Но делать нечего, подумал, надо идти в театр. Пока шел, речь сочинил. Так, мол, и так, Кузьма Степанович, тут явно недоразумение. Мы, конечно, разберемся. Но ты пока сдай шашку и посиди дома под караулом. Такой вот спич сложил. Но он не пригодился. Потому как, придя в театр, Шмыткина я обнаружил уже мертвым.
– Точно он сам себя? Пояс ожога есть на теле? Платье оплавлено?
– Все признаки налицо.
– Где Шмыткин покончил с собой?
– В комнате для реквизита.
– Записки не оставил?
– Нет.
– Что дал обыск в его доме?
Ковалев вздохнул с тоской.
– Что молчите? Краденое нашли, деньги?
– Точно так. Двадцать тысяч в доходных бумагах. Вот скажите, Алексей Николаевич, откуда у коллежского асессора такие суммы? А пять золотых часов откуда? И для чего они ему? Их же все пять не нацепишь. И носить по очереди не будешь, потому что сразу появятся вопросы.
Ковалев замолчал с тоской. Питерец дал ему небольшую передышку, а потом сказал:
– Динда-Пето надо поместить в тюремный замок. Лучше в Метехский.